Сочинения, том 42 (январь 1844 – февраль 1848)

В действительности у древних народов, как и у людей нового времени, торговля была предметом насмешек со стороны всех почтенных классов. Как можно уважать насквозь мошенническую профессию, как можно ценить людей, в каждом слове которых обнаруживается обман и которые при помощи этого чистого искусства сразу зарабатывают миллионы, тогда как честный землевладелец, который благодаря своему богатому опыту, труду и напряжению обрабатывает свой земельный участок, едва добивается небольшого увеличения своего незначительного дохода?

Между тем вот уже столетие, как новая наука, именуемая экономией, вознесла на вершину почестей торгашей, биржевых игроков, скупщиков, ростовщиков и банкротов, монополистов и торговых паразитов; правительства, обремененные возрастающими с каждым днем долгами и постоянно изыскивающие способы, как бы одолжить деньги, вынуждены были скрывать свое презрение и щадить этот класс торгашей-кровопийц, который держит под замком денежный сундук цивилизации и выколачивает все сокровища из земледельческого и промышленного производства под предлогом обслуживания его. Никто не отрицает, что торговля обеспечивает транспорт, снабжение, продовольствие и распределение, но она действует как слуга, который, производя действительную работу стоимостью в 1.000 франков, крадет у своего хозяина 10.000 франков в год, в десять раз больше того, что он для него производит.

Подобно тому как молодой мот втайне презирает еврея, к которому каждую неделю ходит, позволяя ему драть с себя шкуру, но все же каждый раз весьма вежливо его приветствует, так и нынешние правительства сочли необходимым заключить полное явного презрения перемирие с торговлей, приобретающей, впрочем, тем больший вес, чем она искуснее умеет смешиваться с теми самыми фабрикантами, которых она обирает. Экономисты, которые нашли в этом торгашеском вертепе рассадник новых догм, кладезь систем, низвергли мораль вместе со своими мечтами о правде, чтобы возвести на престол своих любимцев – биржевых игроков и банкротов. Вслед за тем все ученые стали состязаться друг с другом в самоунижении; сперва наука начинает допускать этих «друзей торговли»[103], как равных, – Вольтер посвятил трагедию одному английскому купцу[104]. Ныне эти биржевые игроки изрядно посмеялись бы, если бы ученый позволил себе посвятить им трагедию! Биржевая игра сбросила маску, она не нуждается больше в фимиаме ученых; она хочет тайного, – а скоро захочет и узаконенного участия в правительстве! Ведь мы видели, что конгресс в Аахене не мог ничего решить до приезда двух банкиров^{174}.

Но экономические системы, как бы они ни прославляли золотого тельца торговли, не смогли, однако, уничтожить то естественное презрение, какое питают к нему нации. Торговля все еще остается предметом презрения у дворянства, духовенства, собственника, чиновника, юриста, ученого, ее презирают художник, солдат, любой класс, заслуживающий уважения. Тщетно она доказывала им при помощи бесконечных софизмов, что следует почитать кровопийц-биржевиков, – все еще преобладает прирожденное пренебрежение к этой категории выскочек. Каждый поддается влиянию догмы, которой благоприятствует фортуна, но каждый продолжает втайне презирать гидру торгашества, которая нисколько этим не смущается и следует по пути своих захватов.

Как могло случиться, что наш век, опубликовавший труды о преступлениях стольких категорий граждан, даже о преступлениях федератов^{175}, которые просуществовали лишь один месяц в 1815 г., как случилось, что этот век, не пощадивший в своих сводах и публикациях о преступлениях ни королей, ни пап, ни разу не подумал предать гласности преступления торговцев? Между тем писатели единодушно жалуются, что им недостает материала. Чтобы показать им, насколько благодатен этот материал, я подверг систематическому анализу лишь одну (из тридцати шести)[105] разновидностей преступлений торговли при цивилизации. Вот эти тридцать шесть отрицательных особенностей нашей торговли при господстве индивидуальной конкуренции и хаотической борьбы, основанной на обмане.