Иоанн. На опыте видим, что это явно так: шар ни разу не движется в точности как раньше. Причиной тому обязательно или неодинаковость толчка, или различия в среде[292].
Кардинал. Когда бросают шар, то и в руках держат, и выпускают, и на площадку посылают, и силу в бросок вкладывают каждый раз иначе. Ничто не может получиться одинаково дважды, ведь быть двумя и быть во всем равными без всякого различия заключает в себе противоречие: как могло бы многое быть многим, не различаясь между собой? Пускай даже кто-то из более опытных старался бы поступать всегда одинаковым образом — в точности это никак невозможно, хоть различие не всегда заметно[293].
Иоанн. Много что ведет к этому разнообразию, в том числе неровности площадки, встречные камушки, которые мешают движению и часто гасят его, налипающая на шар грязь, тем более — случайная трещина и многое подобное.
Кардинал. Все это надо рассмотреть, чтобы прийти потом к философскому прозрению, за которым мы предполагаем охотиться. В самом деле, иногда движение внезапным образом прекращается, когда шар падает на свою плоскую поверхность; оно замедляется из-за выемки в шаре и изменения обстоятельств; оно естественным образом иссякает, постепенно затухая вокруг полюса, или середины выпуклой поверхности. По-моему, надо аккуратно отметить все это, имея в виду подобие искусства и природы: ведь если искусство подражает природе, то через тщательное наблюдение того, что мы обнаруживаем в произведениях искусства, мы проникнем и в силы природы.
Иоанн, Что ты понимаешь под изменением обстоятельств?
Кардинал. Перемены в небе, звездах, воздухе и погоде, — все это, меняясь, изменяет и окружающие [шар] обстоятельства.
Иоанн. Ты говорил, что у шара полусферическая поверхность. Не может ли его округлость быть большей, меньшей или цельносферической?
Кардинал. Не отрицаю, что шар может иметь большую, меньшую или цельносферическую поверхность, если мы говорим о видимой фигуре, или округлости, которая никоим образом еще не истинна и не совершенна. Но округлость, которая уже не может быть округлее, никак не может быть видимой: поверхность повсюду одинаково отстоит от центра сферы, и внешняя поверхность [абсолютно округлого], имея свой предел в неделимой точке[294], окажется совершенно невидимой для наших глаз, поскольку мы можем видеть только что-то делимое и количественное.
Иоанн. Значит, последняя сферическая округлость мира, которая, надо думать, наиболее совершенна, никоим образом не видима.
Кардинал. Никоим образом. Больше того, заключаясь в неделимой и неповторимой точке, округлость мира тоже неделима. В самом деле, округлость не может состоять из точек. Ведь точка неделима и не имеет ни количества, ни частей, ни переда и зада, ни каких бы то ни было других различий, не сополагаема ни с какой другой точкой. Из точек поэтому ничего не составляется. Прибавлять точку к точке — это будет все равно что присоединять ничто к ничему. Оконечность (extremitas) мира, таким образом, не состоит из точек: его оконечность — это округлость, заключающаяся в точке. Иначе говоря, есть только одна вершина округлости, раз она повсюду равно отстоит от центра, а в точности равных линий не может быть много; и эта одна-единственная равноотстоящая от центра вершина округлости окажется в своем пределе [единственной] точкой.
Иоанн. Удивительные вещи. Я понимаю это так, что в мире заключены все эти разнообразные видимые формы, и тем не менее, если бы кому-то удалось встать вне мира, мир оказался бы для него невидим, как невидима точка.
Кардинал. Превосходно схвачено. Таким путем ты понимаешь, что мир, которого по количеству ничего нет больше, содержится в точке, которой ничего нет меньше, и нельзя увидеть ни его центра, ни окружности. Причем нет многих таких различных точек, поскольку точка неразмножима.[295] В множестве атомов одна и та же точка пребывает так же, как в множестве белых вещей — одна белизна. Потом, линия — развитие точки[296], а развитие есть развертывание самой же точки, или не что иное, как такое пребывание точки во многих атомах, когда она пребывает в отдельных непрерывно сопряженных атомах.
294
Подразумевается, что много абсолютно равных радиусов (как и вообще фигур, вещей) не может быть. См. I, 9; О возм.-бытии 60 и прим. 46.