8. Как вели охоту Платон и Аристотель
Платон, охотник дивной прозорливости, считал, что высшее пребывает в низшем как в приобщающемся к нему, а низшее в высшем как в своей превосходной степени (excellenter)[455]. Видя, что многие вещи называются хорошими от причастности благу, и так же праведными, и так же благородными, он замечал, что они получили имя от того, к чему причастны, и обращался к созерцанию самого по себе блага и справедливости, а также того, что если приобщающееся хорошо и праведно, то сами по себе благо и праведность, конечно, максимально таковы и являются причиной остального[456]. С этим соглашался проницательнейший Аристотель, предводитель перипатетиков; видя сходным образом в природных вещах многое теплым через причастность, он утверждал неизбежность восхождения к самому по себе (per se) теплу, которое было бы максимально таковым и причиной теплоты во всем, — скажем, к огню. Таким путем оба дошли до первой и самой по себе причины всех причин, то есть до бытия всего сущего, жизни всего живущего и разума всего понимающего.
Платон охотился за универсальной причиной всего через восхождение от приобщенного блага к самому по себе благу так. Он считал, что все сущее, включая существующее еще не в действительности, а только в потенции, называется благим в силу своей причастности к единому благу: ни переход из потенции в акт, ни что бы то ни было действительно существующее не лишено причастности благу. К максимальному, то есть к единому благу самому по себе, стремится поэтому все, ведь все избираемое избирается на основании блага; поскольку избираемый и желанный предел есть, таким образом, благо, благо само по себе будет всеобщей причиной; обратившись к этой своей причине, все желает ее, имея от нее все, что имеет. Первым началом он признавал Бога, само по себе единое и благое, а начала всего другого — бытия, жизни, разума и так далее — называл самим по себе существованием, самой по себе жизнью, самим по себе разумом, считая их и началом и причиной бытия, жизни и разума, Прокл[457] называл их созидающими богами; благодаря причастности к ним существует все сущее, живет все живое и понимает все разумное, а поскольку все живое и разумное без существования и не жило бы, и не понимало, то причиной сущего — после первого Бога, которого, как я сказал, он признавал единым и благом[458], — он называл второго Бога, а именно созидающий ум. Его Прокл считал Юпитером, царем и повелителем всего. Таким путем Прокл ввел небесных, земных и разных других вечных богов, как это у него подробно изложено в шести книгах о Платоновой теологии. Во главе всех он поставил бога богов, универсальную причину всего. Словом, то, что мы считаем атрибутами благого Бога, существующими только в мысли и нисколько не различающимися реально, он явно называет различными богами ввиду разного смысла этих атрибутов, будучи уверен, что умопостигаемое обязательно существует в действительности, поскольку умопостигаемое непременно должно быть причастно бытию. Все вообще умопостигаемое он утверждает существующим; так, вышеизложенным способом он приписывал умопостигаемое бытие умопостигаемому человеку, льву и всему, что он видел отвлеченным и свободным от материи.
Здесь с ним, однако, не согласны перипатетики, считавшие, что мысленные сущности — постройки нашего ума, не достигающие реального бытия. В том, что благо изначальнее бытия, перипатетики тоже не сходятся с ним, говоря, что единое, бытие и благо взаимно обратимы. Поскольку причина бытия есть первая причина, всесозидающий ум, то признающий взаимообратимость единого, бытия и блага признает и тождество причины единого, бытия и блага. Вместе с тем Аристотель, который, как и Анаксагор, утверждает в качестве первой причины ум, начало движения, приписывает ему управление не всем универсумом, а только небесным, небесное же, говорит он, правит этим земным[459].