«Дражайший наставник, — сказал я, — хотя не ученые занятия привели тебя к тому взгляду, который ты изложил в «Ученом незнании», но дар божий, все же ты, без сомнения, изучил многих мудрецов древности с целью убедиться: один ли и тот же свет всех их наполняет? Если что из прочитанного приходит тебе на ум, пожалуйста, скажи и о том».
«Признаюсь, друг мой, — ответил он, — что ни у Дионисия, ни у какого другого из старых теологов я на это не обращал внимания, пока не получил понимания свыше; а тут я испытал мгновенную потребность обратиться к ученым сочинениям, но нашел в них не больше того, что было мне открыто, только в разном изложении. Дионисий в письме к Гаию утверждает, что наисовершеннейшая наука — незнание, и о знании незнания рассуждает во многих местах; и Августин говорит, что Бога достигают скорее незнанием, чем наукой.[23] Незнание отвергает, наука (intelligentia) сочетает; а знающее незнание объединяет все способы, позволяющие достичь истины. Вот как тонко рассуждает о Боге Альгазель в своей «Метафизике»: «Кто достоверно знает необходимость невозможности постичь Его, тот судит и постигает — раз он постигает, что знание Его ни для кого не достижимо. А кто не может постичь и не знает с указанной достоверностью о необходимости невозможности постичь Его, пребывает в неведении о Боге; и таковы все люди, исключая избранных, пророков и тех мудрецов, чья мудрость глубока». Таковы его слова.
А как возникает знающее незнание, среди прочего говорит Аврелий Августин, объясняя слова Павла из восьмой главы Послания к Римлянам: «Мы не знаем, о чем молиться».[24] «Что искомое нами есть — мы знаем; но каково оно — не знаем. Это, так сказать, знающее незнание дает нам дух, поддерживающий нашу немощь».[25] И чуть ниже: «И когда Павел говорит, что «Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными», он дает понять, что не знаемое нами и неизвестно, и не совсем неизвестно: не стали бы воздыхая просить о том, чего не знали бы совсем». Таковы его слова.
Стало быть, мы обладаем знающим незнанием, без которого нельзя искать Бога. В свое время я написал книжку «Искание Бога», прочти ее.[26] Там ты найдешь, что, хотя Он везде и «недалеко от каждого из нас», — как говорил Павел афинянам, когда им был обращен Дионисий, — все же мы тем ближе к Нему, чем больше понимаем, что Он недостижим; и чем лучше мы понимаем Его недостижимо великую удаленность, тем ближе подходим к Его недостижимости».
Таково было сказанное наставником; хотя я был готов слушать дальше и считал, что не следует на этом останавливаться, я не позволил ему приводить заурядных богословов; я сказал, что для данного случая довольно приведенных знаменитостей и тех, на кого он ссылается в «Ученом незнании». Он согласился, и я, продолжив чтение, прочел то место, где противник заявляет, что наставник во избежание каких бы то ни было нападок принял меры предосторожности, утверждая, будто его намерение заключается в возвышении ума до той простоты, где противоположности совпадают. Наставник засмеялся и сказал: «Он выдает, что его недоброжелательство направлено именно против личности, признавая, что принятые меры предосторожности исключают нападки на сочинение. Однако его замечание, что мы устраняем основание (semen) науки, сводящееся к принципу «любая вещь существует или не существует», а тем самым и всякую разумную деятельность, неверно. Он не замечает, что наука незнания имеет дело с умозрением и умопостигаемым, что отказывается от всякого рассуждения (ratiocinatio) тот, кто, достигая созерцания, обладает наглядным свидетельством. «Что видел, о том и свидетельствует», как говорит Иоанн Креститель о Христе и Павел о своем восхищении.[27] Но вынужден прибегать к размышлению (discursu) тот, кто охотится за истиной, доверяя свидетельству слуха, — так как обычно нас ведет приобретенная понаслышке вера. Так что сказать: «Утверждая, что наглядное свидетельство, показывающее без доказательств и рассуждений, достовернее [прочих], ты отрицаешь, что кроме того есть свидетельства слуха и всякое рассуждение (ratiocinatio)»-значит сказать во всяком случае неверно.
Так, логическое и вообще всякое философское исследование еще не достигает созерцания. Как охотничья собака, идя по следу, может пользоваться свойственным ей разумом (discursu) и таким образом достигает, наконец искомого, — так им пользуется на свой лад каждое живое существо (почему мудрейший Филон, как сообщает блаженный Иероним в «Знаменитых мужах», и говорит, что всем животным присущ разум)[28], и так человек пользуется логикой. Ведь, по словам Альгазеля, «логика нам дана от природы, это свойство разума». Действительно, разумное живое существо пользуется умозаключением. Умозаключение исследует и выстраивает цепочку мыслей. Мысль (discursus) необходимо ограничена от одной границы до другой, а то, что противоположно друг другу, мы называем противоречивым. Дискурсивный разум (гаtioni discurrenti) мыслит в границах противоположного и раздельного. В сфере этого разума пределы разобщены; например, в понятии круга — которое состоит в том, что линии от центра до окружности равны, — центр не может совпасть с окружностью. Только в области интеллекта, видящего число свернутым в единстве, линию — в точке, круг — в центре, умозрение без рассуждений постигает совпадение единства и множества, точки и линии, центра и окружности; это ты мог видеть по книжкам «Предположений», где кроме того я показал, что Бог превосходит совпадение противоположностей (contradictoriorum), ибо Он, по Дионисию, противоположность противоположному (oppositorum oppositio)[29].
23
24
Дальше (Рим. 8, 26): «... как должно, но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными».
28
29
В «Ученом незнании» (I 4, 12; 6, 15 — 16; 22, 67) иногда создается впечатление, что