Кардинал. Ты правильно понимаешь, Бернард, и это-то и внушает апостол, производя разграничение (differentiam) между тем, что относится к творениям, и тем, что в Боге, каково разграничение между вещами видимыми и невидимыми, о которых мы уже во всяком случае утверждаем, что они бесконечно далеко отстоят друг от друга.
Иоанн. Насколько я понимаю, в этих немногих словах заключается чрезвычайно многое. В самом деле, если я на основании красоты творений утверждаю, что Бог прекрасен, и при этом я знаю, что Бог прекрасен так, что он есть красота, которая есть все то, чем она может быть, — то тем самым я знаю, что у Бога нет недостатка ни в чем во всем мире, а также то, что всякая красота, которая может быть сотворена, есть лишь некое несоразмерное подобие той, которая действительно есть возможность бытия всякой красоты и которая не может быть иначе, чем она есть, поскольку она есть то, чем она может быть. То же можно сказать о благе, о жизни и прочем, а также о движении. Никакое движение, например, не находится у цели, то есть не является тем, чем оно может быть, кроме того, которое соответствует Богу, а это есть движение наибольшее и равным образом наименьшее, или самое спокойное. Мне кажется, ты это хочешь сказать. Но я сомневаюсь, можно ли подобным образом сказать, что Бог есть солнце, или небо, или человек, или что-нибудь иное в таком роде.
Кардинал. Не следует останавливаться из-за слов. Ведь если сказать, что Бог есть солнце, то есть если под солнцем понимается то, что действительно является всем тем, чем оно может быть, то во всяком случае ясно, что наше солнце не есть что-либо подобное вышеупомянутому. В самом деле, это видимое солнце, пока оно на востоке, не находится во всякой другой части неба, где оно может быть; и оно не есть в равной мере наибольшее и наименьшее, чтобы уже нельзя было быть ни меньше, ни больше; и оно не везде и в любом месте, так что оно не может быть не там, где оно есть; и оно не есть все, так что оно не может быть не тем, что оно есть; и так далее. Так же точно и относительно любого другого творения. Поэтому не важно, как ты назовешь Бога, — лишь бы ты понимал эти термины в переносном смысле, насколько возможно для ума[190].
Бернард. Как я понимаю, ты хочешь сказать, что Бог есть все, так что он не может быть не тем, что он есть. Но как это постигает разум?
Кардинал. Вот что во всяком случае можно утверждать совершенно определенно: у Бога не отсутствует ничто из всего того, что в универсальном и абсолютном смысле быть может, поскольку он и есть само бытие, лежащее в основе (entitas) возможности и действительности. Но, будучи всем во всем, он есть все так, что он не является одним более, чем другим, поскольку он не есть одно так, чтобы не быть другим.
Бернард. Смотри, как бы тебе не впасть в противоречие с самим собой. Ведь ты немного раньше говорил, что Бог не есть солнце, а теперь ты утверждаешь, что он есть все.
Кардинал. Действительно, я называл его солнцем, но не в том модусе бытия, в соответствии с которым существует это солнце, которое не есть то, чем оно может быть. Кто же есть то, что может быть, тот во всяком случае не лишен бытия солнцем, но обладает им в лучшем модусе бытия, так как этот модус совершеннейший и божественный. Так сущность руки имеет более истинное бытие в душе, чем в руке, поскольку в духе находится жизнь, а мертвая рука — не рука. Так же и тело целиком, и отдельные члены. Так же и Вселенная относится к Богу, за тем исключением, что Бог не есть душа мира в том смысле, в каком является душой душа человека, и не есть форма чего-нибудь, но форма для всего, поскольку он есть причина действующая, формирующая — или первообразная — и целевая.
Бернард. Не хочет пи евангелист Иоанн сказать, что все в Боге является жизнью[191] в таком же смысле, в каком ты определил это для руки и души?
Кардинал. Я полагаю, что в данном случае он называет жизнью истину и живучесть. Именно, поскольку вещи не существуют, если не оформляются через форму, постольку формы в форме форм имеют более истинное и живучее бытие, чем в материи. Ведь вещь не существует, если она не истинна и не жива по-своему. Когда этого нет, она перестает быть. Поэтому в более истинном смысле она существует в форме форм, чем в себе самой. Там именно она истинна и жива.
Иоанн. Ты прекрасно наставляешь нас, отец. Мне кажется, ты все выводишь из одного. Бог является всем так, что он не может быть чем-то еще. Он повсюду, так что он не может быть где-нибудь еще. Он есть соразмернейшая мера для всего, так что он не может быть еще более равным. Так же с формой, видом и со всем. И таким путем нетрудно видеть, что Бог отрешен от всякой противоположности; и что кажущееся нам противоположным в нем — тождественно; и что утверждению в нем не противоположно отрицание; и все такого рода.
190
См. Об уч. незн. I 10, 29; 11, 31; 24, 79; О предп. II 17, 175; О богосын. 2, 57; Верш, созерц. 9.