Иоанн. Это нужно как следует запомнить, чтобы мыслить Бога выше всякого различия, разнообразия, инаковости, времени, места и противоположности.
Кардинал. Вы уже легче понимаете, каким образом вы будете в согласии с богословами, один из которых утверждает, что премудрость, которая есть Бог, подвижнее всякого движения, и слово быстро пробегает и все проникает, простираясь из конца в конец и доходя до всего.[196] Другой же говорит, что первый принцип устойчив, неподвижен, пребывает в покое, хотя и дает всему двигаться.[197] Некоторые утверждают, что он одновременно и стоит, и движется вперед[198]. А есть еще и такие, которые уверяют, что он и не стоит, и не движется.[199] Также некоторые говорят, что Бог в общем смысле — во всяком месте, а другие, что он в частном смысле — в каком угодно. Одни утверждают и то и другое, а иные — ни того, ни другого.[200] Это и подобное этому с помощью предложенного образа постигается легче, хотя в Боге — будучи самим простым Богом — это существует бесконечно лучше, чем кто-нибудь может понять с помощью названного примера и при самом высоком взлете.[201]
Бернард. Да и относительно вечных оснований вещей, которые в вещах то одни, то другие и всегда разные, подобным же образом вероятно, что в Боге они не разнообразны. Ведь пускай точки круга B и C понимаются как основания вещей, или идеи, однако она не множественны, раз круг и точка одно и то же. Именно, когда B находится против D, то и весь круг находится против D и все точки суть одна точка, хотя и кажется, что их много, когда мы смотрим на круг времени DE и его точки.
Кардинал. Вы значительно приближаетесь к оному богословию, весьма пространному и равным образом весьма сжатому[202]. Для нашей темы мы могли найти в движении волчка еще множество прекрасных примеров, например когда мальчик, желая сделать мертвый, то есть неподвижный, волчок живым, заставляет его уподобиться своей мысли, обретя в нем орудие своего разума, и посредством прямого и косого[203] движения рук, а также отталкивания и притягивания создает движение, выходящее за пределы природы волчка. В самом деле, хотя волчку, поскольку он обладает тяжестью, свойственно только падать по направлению к центру земли, он заставляет двигаться его по кругу, наподобие неба. И этот движущий дух присутствует в волчке незримым образом долго или немного — в соответствии с проявлением сообщенной ему силы. Когда же он прекращает вращать волчок, последний, как и прежде, опять начинает двигаться по направлению к центру. Разве здесь нет подобия творцу, желающему даровать дух жизни тому, что жизнью не обладает? Как он заранее предустановил, так посредством движения небесные сферы, которые суть инструменты осуществления его воли, стали двигаться: прямо, перемещаясь с востока на запад и вместе с тем возвращаясь с запада на восток, как это известно астрономам. И дух жизни, от зодиака внесенный в живое существо, движет, одаряя жизнью, то, что по своей природе было лишено жизни[204]; и пока дух остается в нем, оно живет, а затем возвращается в свою землю. Это и многое другое, весьма интересное, однако не относящееся к настоящему исследованию выражается в детской игре в волчок. Об этом нужно было упомянуть, чтобы вы увидели, что и в мальчишеской забаве отражается природа, а в ней — Бог, и что мирские мудрецы, которые приняли это во внимание, достигли более истинных предположений относительно доступных познанию вещей.
Бернард. Чрезвычайно благодарен тебе, прекрасный отец, так как многое, казавшееся сомнительным и невозможным, благодаря очень удачному примеру с волчком стало для меня не только вероятным, но и необходимым.
Кардинал. Кто составляет себе простое понятие о Боге, наподобие того, что выражается этим указанным сложным словом «возможность-бытие», тот довольно быстро понимает многое, прежде казавшееся трудным. В самом деле, если кто обратится к линии и применит возможность-бытие, с тем чтобы увидеть возможность-бытие линий, то есть чтобы увидеть, что линия в действительности есть то, чем она может быть, и что она есть все то, чем, по его пониманию, она может сделаться, то во всяком случае из одного того соображения, что она есть возможность-бытие, он усматривает, что она есть равным образом линия наибольшая и наименьшая. Ведь поскольку она есть то, чем она может быть, она не в состоянии быть больше — так она оказывается наибольшей; и она не может быть меньше — так она оказывается наименьшей. И так как она есть то, чем может сделаться линия, она есть граница всех поверхностей. В таком случае она есть граница фигуры треугольной, четырехугольной, и всех многоугольников, и всех кругов, и всех фигур, которые могут произойти из линии прямой или кривой; и простой образец всех фигур, самый верный и самый точный; и равенство, все содержащее в себе и все оформляющее собой в виде фигуры. Таким образом, она есть единственная фигура всего того, что посредством линии может быть оформлено в качестве фигуры, и единое основание и причина всех, сколько бы их ни было, различных фигур. На этом примере (aenigmate) ты видишь, как в случае применения возможности-бытия к чему-нибудь наименованному это наименованное становится символом (aenigma), позволяющим восходить к неименуемому; так, от линии ты пришел через возможность-бытие к неделимой линии, существующей над противоположностями:, которая есть все и не есть ничто из всего линейно оформляемого. И тогда она уже не та линия, которая нами именуется «линией», но она — выше всякого имени, относящегося к линейно оформляемому. Ясно, что возможность-бытие, рассмотренная в абсолютном смысле, то есть без приложения к чему-либо наименнованному, некоим загадочным образом ведет тебя ко всемогущему; и там ты видишь все, могущее, по твоему мнению, быть или возникнуть, превыше всякого имени, каковым то, что может быть, именуемо; более того, ты видишь, что оно там превыше самого бытия и небытия, как бы их ни понимать. Ведь небытие, поскольку оно может быть благодаря всемогущему, во всяком случае обладает действительным бытием, поскольку абсолютная возможность обладает во всемогущем действительным бытием. И если что-нибудь может возникнуть из небытия, то, какова бы ни была возможность такого возникновения, она во всяком случае налична в бесконечной возможности в свернутом виде. Следовательно, «не быть» означает там «быть всем». Поэтому там, где возможность есть бытие, находится всякое творение, которое может быть приведено из небытия в бытие, и там оно есть сама возможность-бытие. Отсюда ты можешь возвыситься, и превыше бытия и небытия — невыразимо, но все же в виде некоего образа (aenigmatice) увидеть все то, что из небытия — через действительное бытие всем — переходит к бытию. И когда ты видишь это, ты не можешь найти ни одного имени, которым мы могли бы назвать это с полной правильностью и отчетливостью. Действительно, этому началу не подходит ни имя единства или единичности, ни множественности или множества, ни какое бы то ни было другое, которым мы могли бы назвать его и которое могли бы понять; ибо там бытие и небытие не противоречат одно другому, равно как и другие противоположности, утверждающие или отрицающие различие. Ибо имя его есть имя имен, причем не в большей степени отдельное имя отдельных предметов, чем всеобщее имя сразу всех и ни одного.
197
200
203
Ср. с
204
Представление о