Кардинал. Я рад услышать это от тебя. То, что ты сказал, не покажется удивительным тому, кто в себе самом испытывает, что теплота в чувственной области оказывается лишенной теплоты в области более абстрактных способностей. Теплота с теплотой находится в чувственном восприятии, где теплота ощущается; но в представлении и в мысли она постигается без теплоты. Точно так же следует говорить обо всем, что постигается чувством. Запах — без запаха, сладкое — без сладости, звучание — без звука, и так — относительно каждого. Подобно тому как то, что в чувственном восприятии находится чувственно, в уме существует нечувственно, так как в нем оно не чувственно, но — мысленно и есть мысль, — подобно этому все существующее мировым образом находится в мире, а немировым — в Боге, так как там все божественно. И так же Бог есть во времени вневременно, поскольку он пребывает вечно; и он есть тленные вещи нетленно, материальные — нематериально, и множественные — вне множества, и исчисляемые — без числа, сложные — вне сложения, и так — обо всем. Все это в целом означает не что иное, как то, что все в своем собственном и наиболее соответственном вечном бытии без всякого различия субстанциального и акцидентального и в то же время совершенно расчлененно является самой простейшей вечностью.
Бернард. Сейчас я услышал, как ясно ты разрешаешь глубокие вопросы. Из этого я вывожу, что мир начался после небытия. Поэтому он по-гречески называется космосом, то есть украшением, поскольку он происходит от невыразимой вечной красоты, которая до небытия. И это его имя отрицает, что он есть сама невыразимая красота. Оно, однако, утверждает, что он есть образ того, чью истину нельзя выразить. Следовательно, что же есть мир, как не явление невидимого Бога? Что же такое Бог, если не невидимость видимого, как апостол внушает в слове, упомянутом в начале нашей беседы? Мир, таким образом, выражает своего творца, чтобы этот последний познавался. Поистине, непознаваемый Бог познаваемо являет себя миру в зеркале и символическом намеке, как со знанием говорит апостол: у Бога нет «да» и «нет», но только «да»[236]. Область живого, которая находится в вечности, существует до небытия. И на основании сказанного начинает понемногу выясняться, как и каков есть тот великий хаос, о котором говорит Христос, что он существует между жителями вечного бессмертия и теми, что находятся в аду[237]. И Христос, наш учитель, устраняя неведение и указывая нам пути к вечности бессмертия, восполнил все то, что делает нас неспособными к этому вечному бессмертию. Теперь довольно будет сказанного, к чему ты, если хочешь, добавь заключение.
Кардинал. Пожалуй, этого требует время. Вы исходили из суждения величайшего богослова апостола Павла, согласно которому невидимое в Боге созерцается и постигается по сотворенному им миру. Мы сказали, что эта вечная сила Творца и невидимая божественность созерцаются умом, который постигает, что мир сотворен. Невозможно мыслить, что это творение вышло из Творца, если при этом не усматривается, что оно вечно пребывало в его невидимой силе или в его творческой способности. Необходимо, чтобы все творимое существовало как действительность в мощи Творца, так что он сам оказывается совершеннейшей формой всех форм. Необходимо, чтобы он был всем, что может быть, так что он есть истиннейшая формальная, или первообразная, причина. Необходимо, чтобы он был выше всякого противоположения. Ведь в нем не может быть инаковости, потому что он раньше небытия. Ведь если бы он был после небытия, он не был бы творцом, но — творением, произведенным из небытия. Таким образом, в нем небытие есть все то, что может быть. Поэтому он и не творит из чего-нибудь иного, но из себя, раз он есть все, что может быть. И когда мы стремились видеть его выше бытия и небытия, мы не могли понять, как мог бы быть виден тот, кто выше всего простого и сложного, всего единичного и множественного, выше всякого предела и бесконечности; кто всецело везде и нигде, во всякой форме и равным образом без всякой формы; кто есть все во всем, ничто ни в чем и все и ничто в себе самом; кто цельно и неделимо присутствует во всяком сколь угодно малом и одновременно ни в чем из всего; кто явил себя в каждом творении триединым образцом, истиннейшим и вернейшим; кто бесконечно превосходит всякое познание, воображение и мышление, связанное с представлениями, поскольку этими видами познания не постигается ничто нетелесное или духовное; но высочайший ум, отрешенный от чувственных представлений и ставший надо всем, непостижимо открывает его как ничто из всего сущего — средствами неведения, или мыслью, погруженною в тень и во мрак, или с помощью незнания. Так он видится во тьме и без знания о том, какая он сущность, какая вещь или что из сущего он есть, — то есть как вещь, в которой совпадают противоположности; например, движение и покой там вместе не в качестве двух, но превыше двойственности и инаковости. Это видение совершается во тьме, где таится сам Бог, скрытый от глаз всех мудрых. И если он своим светом не изгонит тьмы и не явит себя, он останется совершенно неизвестным для всех, ищущих его путем разума и мысли. Но он не оставляет ищущих его с величайшей верой, с вернейшей надеждой и с пламенным, насколько может быть, желанием, то есть тем путем, которому нас учил единственный наш учитель, Христос, Сын Божий, живой путь, единственно открывающий Отца своего, нашего всемогущего Творца. Следовательно, все, что было высказано нами, устремлено единственно к тому, чтобы мы поняли, что всякий ум превышает тот, узрение чьего лика — каковое одно делает счастливыми нас, верующих, — обещано нам самой истиной, Сыном Божиим, если мы, следуя за ним, не отступим с пути, открытого нам словом и делом.