— Скажи мне правду, Ник, ты действительно думаешь, что Клайд не в своем уме? Я имею в виду — настолько не в своем уме, что с этим нужно что-то делать.
— Откуда я знаю?
— Я о детях беспокоюсь, — уточнила она. — Я на него не претендую больше — все это оговорено при разводе, — но дети! Мы абсолютно без копейки сейчас, и я думаю о том, что с ними может случиться. Если он сошел с ума, он же разбазарит все, что у него есть, и оставит их без цента. Как ты считаешь, что я должна сделать?
— Ты хочешь посадить его в психушку?
— Не-е-т. Но я бы хотела с ним поговорить. — Она тронула меня рукой. — Ты бы мог его найти?
Я покачал головой.
— Ты не поможешь мне, Ник? Мы были когда-то друзьями. — Ее большие голубые глаза были мягкими и просили меня об этом.
Дороти подозрительно смотрела на нас через стол.
— Ради Бога, Мими, — в Нью-Йорке тысяча полицейских, наймите одного из них. Я этим больше не занимаюсь.
— Я знаю, но — Дори очень была пьяна вчера?
— Может, я был пьян. Но мне она казалась вполне нормальной.
— Тебе не кажется, что она должна лучше себя вести?
— Мне кажется, что она всегда себя хорошо вела.
Она подумала немного, а затем произнесла:
— Она ведь только ребенок, Ник.
— К чему это? — спросил я.
Она улыбнулась.
— Как насчет того, чтобы одеться, Дороти?
Дороти угрюмо повторила, что она не знает, почему она должна тратить время на тетю Алису. Йоргенсон обратился к своей жене:
— Миссис Чарлз хочет предложить от всего сердца…
— Да, — подтвердила Нора, — почему вам не побыть еще у нас? Мы ждем еще гостей. Я не скажу, что будет очень весело, но… — Она сделала жест рукой, в которой была рюмка, чтобы окончить предложение.
— Я бы с удовольствием, — согласилась Мими, колеблясь, — но боюсь, что Алис…
— Позвони ей по телефону и извинись, — предложил Йоргенсон.
— Я это сделаю, — вызвалась Дори.
Мими согласилась.
— Будь повежливей.
Дороти пошла в спальню. Всем стало веселей. Нора поймала мой взгляд и подмигнула весело. Мне ничего не оставалось, как сразить радость, показать, что это мне нравится, потому что Мими смотрела на меня. Мими спросила:
— Ты действительно хочешь, чтобы мы остались?
— Конечно.
— Мне кажется, что ты врешь. Не нравилась ли тебе бедная Джулия, — некоторым образом?
— «Бедная Джулия» — замечательно звучит в твоих устах. Она нравилась мне.
Мими снова тронула меня рукой.
— Она сломала мне жизнь с Клайдом. Естественно, я ненавидела ее тогда, но с тех пор прошло много лет. У меня не было никакого злого чувства к ней, когда я пошла навестить ее в ту пятницу и увидела, как она умирала. Это было ужасно. Она не заслужила это. Не имеет значения, что я чувствовала когда-то, — сейчас, кроме жалости, к ней у меня ничего нет. Я от всего сердца казала «бедная Джулия».
— Я не знаю, к чему ты клонишь, — сказал я. — Я не знаю, что каждый из вас хочет.
— Каждый из нас, — повторила она. — А Дороти…
Дороти вышла из спальни.
— Я все уладила. — Она поцеловала мать и села с ней рядом.
Мими посмотрела на складное зеркало, не испачкалась ли она, и спросила:
— Она не очень сердилась?
— Нет. Что нужно сделать в вашем доме, чтобы выпить?
Я сказал:
— Тебе нужно пойти к тому столу, где стоят бутылки во льду, и налить.
Мими сказала:
— Ты слишком много пьешь.
— Я не пью столько, сколько Ник. — Она пошла к столу.
Мими покачала головой.
— Эти дети! Я хочу сказать, тебе нравилась Джулия Вулф, не так ли?
Дороти крикнула:
— Тебе налить рюмку, Ник?
— Да, — сказал я. Затем повернулся к Мими. — Она вполне мне нравилась.
— Ты чертовски скользкий человек, — пожаловалась она. — Гебе она нравилась так же, как когда-то я, например?
— Ты имеешь в виду те несколько дней, которые мы угробили?
Она искренне засмеялась:
— Вот настоящий ответ. — Она повернулась к Дороти, несущей нам рюмки: — Тебе нужно купить платье с голубым оттенком, дорогая. Оно очень пойдет тебе.
Я взял рюмку у Дороти и сказал, что мне надо переодеться.
VII
Когда я вышел из ванной комнаты, Нора и Дороти были а спальне. Нора причесывалась, Дороти сидела на краю кровати, занимаясь своим чулком. Нора послала мне поцелуй в зеркале. Она была очень счастлива.
— Ты очень любишь Ника, Нора? — спросила Дороти.
— Он старый, из Греции, дурак, но я к нему привыкла.
— Чарлз — это не греческое имя.
— Это Чараламбидес, — объяснил я. — Когда дед регистрировался на острове Эллис[2], то парень, который его записывал, сказал, что Чараламбидес очень длинное имя, слишком долго писать, и сократил его до слова Чарлз. Старику было все равно. Они могли назвать его хоть Икс.