Сплошь и рядом мы слышим жалобы промышленников, разоренных законом о максимуме тотчас же после его издания; их жалобы построены на одном и том же мотиве: закупив сырье по рыночной цене до издания закона о максимуме, они вынуждены теперь продавать выработанные из этого сырья продукты по ценам, установленным максимумом. Получается дефицит, который сразу же и наносит страшный удар всему предприятию [87]. По этой же причине, вследствие внезапности введения максимума, потерпели серьезные убытки, например, и кожевники в городе Эксе, средоточии провансальской кожевенной промышленности; многие из них сразу потеряли до трех четвертей своего состояния [88]. На разорение вследствие внезапности введения максимума жалуется и кожевенный фабрикант Жак Гудар (в Фалезе) [89] и др.
Мы уже видели, что и до 1793 г. в некоторых отраслях обрабатывающей промышленности стал обнаруживаться недостаток сырья, угрожавший весьма серьезными последствиям. В расчеты законодателя в эпоху издания декрета о максимуме явственно входило также уврачевание и этого зла: максимальной таксации должны были подвергнуться и сырье matières premières, служащее для мануфактурной работы. Конечно, и правительство, и местные власти прекрасно понимали [90], что принуждая фабрикантов продавать товар не выше известной цены, они обязаны обеспечить и фабрикантов от слишком высоких цен на сырье.
Но тут власти оказывались еще более бессильны, чем в тех случаях, когда стремились поддержать продажу по таксе предметов первой необходимости. И тут действительность опять радикально опровергла все расчеты. Если невозможно было добиться от лавочника, от рыночной торговки, от владельца небольших партий хлеба в зерне или в муке, чтобы они подчинялись таксации, то несравненно легче было уклониться владельцам сырья, нужного для мануфактур.
1. Продавцы предметов потребления были все-таки под контролем потребителей, раздраженных и готовых подать жалобу властям в случае слишком явного нежелания торговца продать требуемый предмет; что же касается продавцов шерсти, льна, шелкового сырца, оливкового масла, то здесь ведь в большинстве случаев сам владелец мануфактуры с момента издания закона о максимуме только о том и мечтал, как бы прекратить разорявшее его производство. Отсутствие сырья было законным предлогом для этого, и ни о каких жалобах при подобных обстоятельствах часто не могло быть и речи.
2. Там, где владельцы мануфактур в самом деле желали продолжать производство и жаловались властям, из этих жалоб обыкновенно ничего не выходило. Конечно, бывали случаи, когда оказывалось возможным предпринять решительные (другой вопрос, насколько целесообразные) шаги; например, когда владельцы лесов уклонялись от продажи древесной коры, нужной для дубления кож, и кожевники обратились зимой 1794 г. с жалобой к властям, то комиссия снабжения припасами уполномочила местную администрацию в целом ряде департаментов объявить леса под реквизицией и предоставить дубильщикам самим доставать нужную кору [91]. Да и то дубильщики не перестают жаловаться, что максимум их разорил [92]. Но что было делать с купцом, который до 29 сентября 1793 г. с трудом провозил еще хлопок из колоний, рискуя десятки раз встретиться с англичанами, а теперь не желает, кроме этого риска на море, еще подвергнуться верному разорению по приезде, ибо продать хлопок по таксе было почти все равно, что отдать его даром? Что делать с купцом, который прежде привозил итальянское оливковое масло для марсельских мыловарен или шведскую сталь для игольных мануфактур города Легля, или испанскую шерсть для седанских мануфактур, или голландские красящие вещества для текстильной индустрии? После всего, что раньше было сказано о технических средствах Франции, нет нужды настаивать, что французская промышленность во многом и многом зависела от чужих земель. Весь заграничный подвоз сырья или продуктов, нужных для производства, должен был прекратиться, ибо покупать за границей по рыночной цене и продавать во Франции по фиктивной «максимальной» не было никакой возможности.
Мало того. Владельцы сырья, производимого Францией, тоже были неуловимы: нельзя было уличить человека в том, что его хозяйство дало ему меньше льна или шерсти, или сала, или оливок, нежели могло бы дать; нельзя было доказать, что он этому сокращению способствовал умышленно, не желая торговать по таксе.
Все это было бы понятно и a priori, если бы даже не было положительных фактов; но факты дают самое красноречивое подтверждение. Свидетельства об этом нигде не сведены воедино; они разбросаны по разным картонам, сохранились они лишь случайно в виде отдельных, частных жалоб, донесений, ходатайств. Циркуляры центральной власти, имея по существу обобщающее значение, также немало помогают разобраться в том хаосе, каким представляется история обрабатывающей промышленности в годину максимума. Не обо всех отраслях промышленности сохранились эти свидетельства (например, шелковое производство было уже так страшно разорено отсутствием сбыта в 1789–1793 гг. и усмирением города Лиона в конце 1793 г., что еще до того, как закон о максимуме успел сказаться во всех последствиях, оно считалось как бы не существующим; впрочем, и о нем есть специальное показание, см. ниже). Но сохранившиеся показания совершенно единодушны, о какой бы отрасли промышленности ни шла речь.
1. Когда давалась характеристика состояния промышленности в 1792–1793 гг., уже было указано, как трудно приходилось со времени войны мануфактурам, получавшим сырье из-за границы, особенно морским путем. Но даже среди мануфактур этого рода, больше всего пострадавших от недостатка сырья, среди бумагопрядилен, были такие, которые держались и даже шли сравнительно недурно еще в 1793 г., и гибель их владельцы приписывали именно закону о максимуме [93].
Как мы видели, бумагопрядильная промышленность в рассматриваемую эпоху во Франции только еще зарождалась, и младенчество [94] этой ветви обрабатывающей индустрии совпало как раз с таким тяжким для всей промышленности периодом, когда и более старые и упрочившиеся во Франции промыслы были в совершенно угнетенном состоянии. Собственно, до войны Франция была поставлена в смысле получения сырья для этого рода индустрии в очень благоприятные условия: хлопок, привозимый с Бурбонских островов и из французской Гвианы, считался настолько высокого сорта, что англичане должны были покупать его во Франции. Англичане даже делали до войны так, что, не останавливаясь перед ценой, они скупали почти все сырье высшего сорта у французов, чтобы обеспечить за собой как бы монополию производства, и потом сбывали французам же выработанную материю.
Война дала громадное преимущество англичанам и сразу нанесла страшный удар французам: доставать хлопок тогда, когда все моря были в руках англичан, сделалось немыслимо. Колониальная торговля с 1793 г. стала страшно падать, и еще быстрее шло падение бумагопрядильной индустрии. «Большая часть мануфактур и бумагопрядилен испытывает гнетущую нужду в сырье, и каждый день фабриканты обращают наши взоры на нанимаемых ими рабочих, мужчин, женщин и детей, которые скоро лишатся хлеба вследствие невозможности добыть для них работу», — свидетельствует комиссия торговли 1 июля 1794 г. [95] Правительство делало все, что только было в его власти, чтобы добыть сырье, невзирая на войну, и этим спасти бумагопрядильную промышленность: делались заказы за границей, казна покупала по высокой цене всякий груз, который подданные нейтральных или союзных стран привозили во Францию, фабриканты получали субсидии, благодаря которым они не сразу прекратили производство, а только постепенно сокращали число рабочих [96], но, «несмотря на такие заботы и усилия», хлопок все реже и реже попадал в руки промышленников.
87
Ср. Нац. арх. F12 1479.
88
Архив департамента Устьев Роны. Серия L, № 85.
90
Архив департамента Нижней Сены. Серия L, связка № 2403.
91
Архив департамента Устьев Роны. Серия L, № 85. Paris, 14 ventôse, an II.
92
Архив департамента Устьев Роны. 5 fructidor, an II.
93
Нац. арх. F12 1413.
95
Нац. арх. F12 1343-А. Paris, 27 messidor, an II.
96
Там же. К сожалению, комиссия не приводит никаких деталей, а довольствуется общей характеристикой своей деятельности в этом направлении.