Хотя и в скудных количествах, но бумага производилась; — фабриканты, однако, угнетаемые максимумом, старались производить исключительно бумагу низшего качества; всякий работавший во французских архивах, знает, какая поражающая разница между бумагой, на которой написаны многие документы 1793–1795 гг., и бумагой предшествующей и последующей эпохи. Грубейшие сорта серой оберточной бумаги не всегда могут дать представление об этом материале.
Правительство должно было, чтобы добиться более пригодной бумаги, уклониться от первоначальной расценки.
Эта необходимость считаться с полным падением качества производства заставила Комитет общественного спасения (еще при Робеспьере) издать после жалоб потерпевших фабрикантов и указаний комиссии торговли особое постановление, касающееся высших сортов бумаги; установленная раньше в общих таблицах расценка повышалась. Конечно, и это повышение было произвольным, размеры его устанавливались довольно случайно, и можно сомневаться, привела ли эта поправка к желаемым последствиям, но нас тут интересует лишь то, что сам Комитет сознавал невозможность выдержать нивелирующий принцип, легший в основу закона о максимуме [172]. И даже в эти страшные времена, в последние месяцы Робеспьера, фабриканты осмелились однажды заявить в своем прошении, что именно закон о максимуме губит «высшее производство» [173].
10. Не менее, чем вопрос о бумаге, беспокоил правительство и вопрос об исчезновении сырья, нужного для кожевенного производства.
Комиссия торговли писала грозные циркуляры по поводу «спекуляций» мясников, предпочитающих прятать сырые кожи, нежели продавать их кожевникам для выделки; мясникам приписывались «преступные побуждения», администрация призывалась к беспощадной суровости, говорилось о народной мести против изменников [174], но ничего не помогало.
Реквизиции и тут оказывались бессильны.
Затруднения с реквизицией и максимумом необычайно путали всю коммерческую деятельность страны, и правительство тщетно боролось с неисходными противоречиями, которые жизнь выдвигала на каждом шагу. О том, как шла в этой именно области борьба между интересами населения и интересами армии, я уже рассказал в начале настоящей главы, характеризуя вообще практику реквизиций. Здесь отмечу иную сторону дела. В своем стремлении избегать необходимости подчиниться максимуму как владельцы сырья, так и кожевники были неистощимы в своей изобретательности. Кожевники, конечно, не смели предлагать правительству свой товар не по максимальной цене, а, кроме того, сплошь и рядом выделанные кожи объявлялись в реквизиции, следовательно, и вообще нельзя было думать ни о каком ином покупателе, кроме правительства. Прекратить производство без объяснения причин сопряжено было, как уже сказано, с грозной опасностью быть объявленным «подозрительным» и попасть в тюрьму, а может быть, и на эшафот. Но тут им на выручку приходили поставщики сырья, т. е. мясники и торговцы сыромятными шкурами. Они обязаны были продавать кожевникам свой товар тоже по ценам, установленным в максимальных таблицах, и тоже изо всех сил желали этого избежать. И вот поставщики сырья объявляли, что их товар находится якобы в реквизиции (хотя на самом деле сырье правительству не было нужно), а потому продано частным лицам быть не может. Доказать лживость этих утверждений, доказать, что реквизицию тут именно и нужно понимать как обязанность продать сырье местным кожевникам, конечно, было бы в каждом данном случае очень легко, ибо кожевник-покупатель мог бы потребовать официального удостоверения или просто пожаловаться властям; но сами кожевники желали ухватиться за любой предлог, чтобы не работать себе в убыток, и к обоюдному удовольствию покупка сырых шкур на основании подобного голословного заявления продавцов расстраивалась. Хотя подобное происходило и в целом ряде других отраслей промышленности и потребители жестоко от этого страдали, но тут страдал прежде всего самый крупный потребитель, военное ведомство, и нужно было предпринять какие-нибудь меры. 31 июля 1794 г. комиссия, заведывавшая снабжением припасами, издала циркуляр ко всем администраторам округов [175]. «Граждане, — пишет комиссия, — мы со всех сторон получаем жалобы [176] кожевников, которые не могут запастись сырой кожей, и, по-видимому, всюду они наталкиваются на заявление о реквизиции. Напрасно мы писали жалобщикам, что не существует законной и от нас исходящей реквизиции на такого рода кожу; затруднения, на которые жалуются кожевники, не прекращаются». Категорически заявляя, что сырая кожа не находится в реквизиции, и что продавцы обязаны ее продавать, комиссия не находит никаких иных средств бороться со злом, как приглашая публику и администрацию усилить бдительность и доносить неукоснительно на всех тех, которые будут умышленно уклоняться от продажи имеющегося у них сырья. Безнадежность такого рода приема борьбы бросается в глаза: ведь жалоба или донос прежде всего именно и могли изойти от кожевников, главных покупателей сырой кожи, а они, как сказано, всецело сочувствовали обману и покрывали его. И, конечно, дело осталось и после этого циркуляра в столь же печальном положении, как до того, и заключительное пожелание комиссии осталось оптимистической, по совершенно бессодержательной фразой [177].
Из сырья, необходимого для кожевников, еще ощущался сильный недостаток (особенно с 1793 г.) в дубовой коре (для дубления). В 1794 г. было признано, что виновата в этом «злонамеренность» (la malveillance des riches) богатых владельцев лесов, которые прекратили работу с тех пор, как должны продавать древесную кору по максимуму. На этом основании, принимая во внимание жалобы кожевников, Комитет общественного спасения издал декрет, предписывающий собственникам лесов приступить к рубке леса, к снятию дубовой коры, под страхом конфискации их лесов [178]. Было, как уже замечено в начале этого параграфа настоящей главы, предоставлено дубильщикам добывать себе кору из лесов тех владельцев, которые будут уклоняться от продажи этого продукта; именно это распоряжение я и привел как пример решительного, но все-таки не достигшего цели мероприятия. В течение 1794–1799 гг. и даже дальше кожевники не перестают жаловаться на отсутствие как материалов, нужных для дубления, так и сырых кож.
А между тем кожа принадлежала к категории таких материалов, без которых правительство ввиду войны абсолютно не могло обойтись, и поэтому ее приходилось с огромными материальными затратами раздобывать на казенный счет и с прямым убытком уже от казны продавать (по максимуму) кожевникам для выделки. У нас есть официальное свидетельство, что в 1794 г. правительство доставляло кожевникам три четверти нужного им сырья, покупая его отчасти за границей за собственный счет [179]. И ряд отдельных указаний говорит нам, что и в течение всего периода Директории правительство не переставало являться очень крупным поставщиком сырья (конечно, заведомо себе в убыток) [180].
172
Нац. арх. F12 1479.
173
Нац. арх. F12 1479.
174
Архив департамента Устьев Роны. Серия L, № 85, Paris, ce 4 prairial, an II.
175
Архив департамента Устьев Роны. Серия L, N 46, Paris, 12 prairial, an II etc.
176
Точнее было бы сказать
177
… et que par votre vigilance et vos soins cette branche de commerce si importante pour la République, reprenne promptement toute la vigueur, dont elle est susceptible.
179
Нац. арх. F12 1465–1466.
180
Ср. Нац. арх. F12 1465–1466. Paris, 13 brumaire, an V.