— Я, кажется, видел ее сегодня, героиню твоей истории. В церкви.
— Едва ли. Она, правда, католичка, но дон Артуро не католик. Когда он здесь, ее редко увидишь в церкви.
— А сейчас он здесь?
— Да, здесь.
— И все-таки ты ошибаешься, друг мой Винсенте, — настаивал на своем Рамирес. — Я ходил нынче к вечерне и видел ее собственными глазами.
Винсенте пожал плечами, потом с пьяной важностью покачал головой.
— Не мог ты ее видеть. Уж поверь мне, сеньор Рамирес.
— А я видел! — возразил раздраженный Виктор. — Воrrachon[33]. Она была в церкви. Стояла у колонны. А когда служба кончилась, подошла к чаше со святой водой. Говорю тебе, она была там. В черном платье и в мантилье. У нее большие глаза, правильный овал лица.
Винсенте, который, по счастью, не расслышал, как отозвался о нем его друг, потряс головой и захохотал с самодовольством пьяного человека.
— О, как ты заблуждаешься, друг мой Виктор! То вовсе не она! Верь мне, ибо нет ничего, о чем бы я не знал. Женщина без провожатых, которая подошла к чаше со святой водой, это донна Долорес! Тебе не мешало бы знать, что никто здесь не смеет поднести святой воды донне Долорес. Большие глаза, маленький рот, правильный овал лица — так это же она! Дурень ты, дурень. А заметил ты, какая темная у нее кожа?
— В темноте все чернее дьявола, — огрызнулся Виктор, — откуда мне знать? А кто она такая? — спросил он злобно, словно предвидя какие-то неприятные новости. — Что еще за донна Долорес?
— Ты здесь новый человек, друг мой Виктор. Потому слушай внимательно. Она полукровка, незаконная дочь старого команданте из форта Сан-Херонимо. По дурости старика она теперь наследница всего его состояния. Денег и без того некуда девать, а тут еще досталась ей дарственная на ценные земли. Богатейшие земли! Понял теперь, друг мой Виктор? Что это ты на меня уставился? Она живет затворницей. Замуж идти не хочет. Пламень любви, восторги, страсть — все это не для нее. Она посвятила себя Богу, друг мой Виктор. А ты-то хорош! Спутать донну Долорес Сальватьерра — затворницу, послушницу, монашенку — с американской кокеткой! Хочешь не хочешь, друг мой Виктор, а придется тебе выставить еще бутылочку! Слышишь, что я говорю? Как? Хочешь уйти, бросить меня одного? Что ты еще там бормочешь? Разве не видишь теперь сам, что ты круглый олух?
Стоя перед своим приятелем, ошеломленный Виктор твердил роковое слово. Да, именно так! Он олух! Он снова попался, и на сей раз по собственной вине; ненависть — дурной советчик. Если глаза не обманули его и темнокожая святоша действительно Грейс Конрой, значит, по какому-то дьявольскому невезению он сам подсунул ей поддельную дарственную, сам вернул ей утраченную землю. Не предал ли его дон Педро? Или все они вместе, Артур Пуанзет, Дамфи, Жюли Деварджес, все сговорились, чтобы вернее его одурачить? Кто знает, быть может, сейчас, сию минуту, они потешаются над ним! От одной этой мысли можно было сойти с ума!
Когда премудрый и храбрый Винсенте, задремавший тут же за столом, пришел наконец в себя, он припомнил, что какой-то грубиян с перекошенным от ярости бледным лицом тряс его за плечи, изрыгая попеременно то проклятия, то вопли отчаяния.
А его друг и собутыльник исчез без следа.
Глава 6
ЭКСПЕРТ
Ночью неслышно подкрался с моря холодный серый туман. Заполнив городские улицы, он продвинулся вниз, в долину, к самому Ранчо Святой Троицы, где и занял прочную позицию, невзирая на то что солнце, едва встав над горизонтом, атаковало его с востока. Если бы кто-нибудь стоял в это время на одной из церковных башен, он увидел бы, как серое холодное море захлестнуло принадлежавший hacienda корраль, а потом укрыло до половины белые стены самой hacienda. Человеку, задумавшему в тумане пробраться к Ранчо Святой Троицы, нелегко было установить цель своего путешествия, слившуюся воедино с ближними отрогами гор. Ехавший в двуколке мистер Перкинс — переводчик с испанского — уже не первый раз останавливал свою кобылу и оглядывался по сторонам, чтобы не сбиться с пути. Наконец серое море схлынуло, и пропавшая hacienda показалась на свет.
Близкие друзья мистера Перкинса знали о его чудесных превращениях, но малознакомый человек едва ли распознал бы в сидевшем в двуколке старомодном щеголе неряшливого клерка с Пасифик-стрит. Волосы его были причесаны, завиты и свежепокрашены в темный цвет. По-старинному высоко повязанный галстук, какой нынче редко встретишь, подходил под самый подбородок; набеленное — чтобы скрыть нездоровый румянец — лицо своей неподвижностью походило на маску. Застегнутый на все пуговицы светло-синий сюртук, брюки со штрипками, сшитые в обтяжку, и лакированные сапоги завершали его туалет. Эту личность, отлично знакомую каждому, кто бывал во второй половине дня на Монтгомери-стрит, редко кто связывал с обитателем логова на Пасифик-стрит; ну а здесь, в окрестностях Сан-Антонио, он был решительно никому не знаком.