Сочинения. Воспоминания. Письма

Но вместе с тем в этом клубе-лаборатории шли поиски, пробы и в совсем иных направлениях, причем как по форме, так и по существу.

Из образцов «иного по форме» приведем, например, полушутливое подражательное мартыновское посвящение «Жизни», почти классика (!):

Подруга светлая моя,
ты жить меня и верить учишь,
ласкаешь ты больней, чем мучишь,
сурова женственность твоя.

Или замечательное без всяких скидок стихотворение Николая Калмыкова «Пять часов»:

День медлит в комнате и тихо умирает.
Вот час, что все цвета и контуры стирает,
час бледных сумерек в тумане ноября.
Лишь золотым лучом на миг еще горя,
на темном фоне стен блестит багет эстампа.
Как несказанна грусть, прекрасна и легка,
как в этот тихий час мечтается,
пока еще не внесена приветливая лампа.

Не случайно А. Сорокин, разбирая как-то импровизации Н. Калмыкова, записал, обращаясь к остальным: «Учитесь!» Л. Мартынов считал Калмыкова самым талантливым поэтом среди литклубовцев. Но именно он, не успев начать, погиб – погиб в уже мирное время (был убит при невыясненных обстоятельствах в 1922 г. в районе железнодорожного вокзала Омска). В фонде Сорокина сохранилось ЛЛ. около десяти листов его поэтических зарисовок (см. Д. 632, листы 29–38, 40–41): «У старого короля совсем мало войска…», «Зал Эпикура» («Эпикурейцы в темном зале, как неврастеников отряд, что было – все пересказали, эпикурейцы в темном зале тоскуют, курят и молчат…») и т. д. Возможно, и «Отель „Под луной“» – его же (вообще, не атрибутированных произведений в фонде много, и требуется предельно кропотливая работа, дабы по всем установить авторство).

В архиве сохранилось и шутливое – но когда в шутке очень большая доля правды – послание Г. Маслова. Георгий Владимирович Маслов был во многих отношениях фигурой примечательной. В свое время он учился на историко-филологическом факультете Петербургского университета, активно участвовал в работе знаменитого Пушкинского семинария С. А. Венгерова (опубликованы несколько его серьезных литературоведческих работ), в Омске служил рядовым в армии Колчака. Он был влюблен в Пушкинскую эпоху и посвятил трагической судьбе известной красавицы первой половины XIX в. Авроры Шернваль поэму («Аврора» была опубликована Ю. Н. Тыняновым в 1922 г.). 3 марта 1919 г. Г. Маслов написал Антону Сорокину:

Не знаю, маниак иль плут,
Но цели Вы достигли в мире,
И в вечер хоть на пять минут,
Но вспомнят «гения Сибири».
Вам все равно, сердца затронув,
В святую высь уплыли Вы,
А нас жестокий огнь Антонов
Терзает с ног до головы.

Но к этому времени – март 1919 г. – А. Сорокин уже издал явно противорежимные, следовательно, противоколчаковские, «Газету для курящих», еженедельник «Сибиряк», готовил сборник «Тюон-Боот», где размышлял о революции, свободе, трудовом братстве, социализме, что вызвало к нему недвусмысленный интерес 1-го отдела Управляющего Омской областью и демарш «благонамеренной литературной общественности» города. Не потому ли и в послании речь идет о «затронутых сердцах» и «терзаниях» от «жестокого огня» Антонова – реального Антона, который и в «приюте благородных муз» старался не дать успокоиться, спрятаться от действительности никому из людей совестливых (хотя, наверное, отразилось здесь и неизбывное шутовство А. Сорокина).

Повторим: сорокинский литклуб отличался помимо прочего тем, что завсегдатаями его или редкими, но все-таки участниками становились люди не только самого различного склада ума и художественных вкусов, но и столь же широкого спектра политических настроений. Действительно, сравните: активный деятель уже первой советской власти в Омске А. П. Оленич-Гнененко[40], с оружием в руках защищавший Советы Вс. Иванов, с одной стороны, а с другой – колчаковский высокий чиновник В. Язвицкий[41], редактор откровенно колчаковского издания А. Булдеев[42], наконец, «матерый царский контрразведчик» Янчевецкий – редактор «махрово-белогвардейской» фронтовой газеты «Вперед» (куда, кстати, Сорокину удалось пристроить неисповедимыми путями Вс. Иванова и где оба исхитрились отпечатать «Симфонию Революции»/!/, в связи с чем «король» сразу же написал и свое «Завещание»[43]).

40

Буквально в канун падения советской власти в Омске – 28 мая 1918 г. – он, забежав на минуту к Сорокину, черкнул на клочке бумаги: «Кто весенним алым макам рад – с Красным Знаменем на гребне баррикад. Солнце вешнее» и приписка: «Окончу потом. А. Оленпч». Думается, с политической ориентацией автора здесь все ясно. Кстати, сам Оленич, четыре десятилетия спустя, фактически подтвердил свое авторство относительно этой строфы, процитировав ее несколько иначе: «Кто весне и солнцу, жизни рад, – все в огонь рабочих баррикад!» и несколько сдвинув ее во времени (см. Оленич-Гнененко А. П. Суровые дни // Сибирские огни. 1958. № 10. С. 142).

41

В фонде есть его автограф (стихотворение с припиской «на добрую память Ан. Сорокину». – См. Д. 367. Л. 26).

42

В том же деле (Л. 29) находится парадоксальное посвящение – пожелание Сорокину Алекс. Булдеева.

43

Не исполненное, кстати, относительно судьбы дома на Лермонтовской и поныне…