Дж. Аллегро настолько уверовал в реальное существование спрятанных зелотами сокровищ, а также в правильность своих отождествлений топографических ориентиров, перечисленных в медном свитке, что организовал на средства, выделенные газетой «Дейли Мейл», две небольшие археологические экспедиции (декабрь 1959 — январь 1960 и апрель 1960 г.) для отыскания некоторых из — указанных в свитке мест хранения, которые он локализовал в Хирбет-Кумране, на территории главного строения Кумранской общины, и в некрополе долины Кедрона. В задачу экспедиции входило обнаружить хотя бы один шли два наиболее «уязвимых» пункта хранения кладов на территории Хирбет-Кумрана, описать и сфотографировать их. При помощи новейших типов миноискателей и приборов, обнаруживающих в земле не только металл, но и керамику из парамагнетической глины, Аллегро надеялся отыскать зарытые в земле сокровища. Результаты экспедиции нельзя считать сколько-нибудь обнадеживающими. В ходе обследования на территории Хирбет-Кумрана были обнаружены лишь глиняные горшки с остатками сакральной трапезы, а в кумранской трапезной — печь с черепками и костями животных[9]. Никаких монет и слитков благородного металла экспедиция не нашла. Однако, по мнению Аллегро, клады серебряных монет, найденные экспедициями Р. де Во в центральном строении Кумрана[10], являются частью сокровищ, упоминаемых в медном свитке. Это предположение остается пока недоказанным.
Среди исследователей наиболее распространено мнение, что медный свиток — не инвентарная опись зарытых сокровищ, а плод воображения его создателей, отражение легенды об укрытых храмовых сокровищах, спасенных от завоевателей. Эта гипотеза имеет много оттенков и отличий, подчас весьма существенных. Родоначальниками ее можно считать известного археолога Р. де Во, под руководством которого был обнаружен и выкопан медный свиток, и Ж. Милика, участника этой экспедиции. По мнению Р. де Во, медный свиток был зарыт у входа в третью кумранскую пещеру около 100 г. н. э[11].
В 1957 г. С. Мувинкель высказал предположение, что медный свиток принадлежит к апокрифическим произведениям и представляет собой опись мнимых сокровищ первого храма, якобы укрытых до завоевания Иерусалима Навуходоносором в 586 г. до н. э.[12]. Поддерживая точку зрения С. Мувинкеля и Милика, Л. Зильберман приводит любопытный каббалистический текст из «Mesek-het Kelim shel Bet ha-Midrash», в котором говорится, что опись спрятанных храмовых сокровищ начертана на Медной таблице (lûâh) nëhôset)[13]. Ф. Кросс также исходит из фольклорного характера документа, в котором, по его мнению, отражена традиция о легендарных богатствах Соломонова храма. Палеографический анализ текста приводит Кросса к выводу, что текст составлен между 25–75 гг.[14].
Гипотезу о фольклорно-апокрифическом характере медного свитка развил в ряде своих работ Ж. Милик[15]. По мнению Ж. Милика, медный свиток — письменная фиксация апокрифической традиции о богатствах храма[16]. Запись сделана в период между двумя восстаниями иудеев, т. е. между 70 и 130 гг. По палеографическим? соображениям Ж. Милик датирует свиток периодом между 30 и 130 гг., однако предпочтение отдает второй половине I в. н. э. По мнению Ж. Милика, медный свиток — свидетельство мессианистских верований, распространенных после разрушения храма. Ключ для понимания — этой описи надо искать в народной вере в будущую реставрацию храма мессией. Храм разрушен не чужеземцами, а по воле бога ангелами, которые спасли и спрятали храмовые сосуды и драгоценности в ожидании Ильи-пророка. Свиток написан не ессеями, а полуграмотным, быть может даже психически неполноценным человеком, одинаково плохо владевшим литературными формами классического еврейского, мишнаитского и арамейского языков. Основное значение свитка, помимо отражения в нем мессианистских чаяний, в том, что это памятник живого, разговорного еврейско-мишнаитского диалекта долины Иордана I в. н. э. с обильной примесью арамеизмов. Таким образом, по мнению Ж. Милика, этот памятник представляет значительный интерес для истории еврейского языка, его лексики и палеографии, а также топографии древней Палестины.
Но почему легенда о несметных храмовых сокровищах облечена в форму столь прозаической, инвентарной описи? Почему в этой описи отсутствует не только заглавие, но даже краткое вступление или заключение? Почему эту легенду записал «полуобразованный писец», «человек с причудами» («а semiliterate scribe»; «perhaps the work of a krank»)?[17]. И зачем ему понадобилась столь трудоемкая гравировка на таком дорогостоящем материале, как тончайшие медные листы? Только ли причудой это следует объяснять? На эти и подобные им вопросы сторонники фольклорно-апокрифической гипотезы убедительных ответов пока не дали. Ван дер Плуг высказал предположение, что медные листы были первоначально предназначены для другой цели, но, когда римляне осадили Иерусалим, некто использовал эти листы для записи на них текста в надежде на то, что он введет в заблуждение римлян, если эти листы попадутся им в руки[18]. Но в таком случае почему этот свиток оказался зарытым в районе Кумрана и почему другой экземпляр этого свитка, как об этом говорится в тексте, был зарыт в другом месте? Позднее Ван дер Плуг писал: «У меня создалось впечатление, что гипотеза Милика является наилучшей из всех предложенных до сих пор для объяснения загадки текста медного свитка»[19].
Третья гипотеза была выдвинута Е. Лаперуза[20] и подробно развита в специальной монографии Б. Лурье[21]. По мнению названных авторов, медный свиток составлен в период восстания Бар-Кохбы (132–135 гг.). Если Е. Лаперуза допускает такую возможность в качестве альтернативы к гипотезе о кумранском происхождении этой описи, то, по категорически высказанному мнению Б. Лурье, свиток отражает реальный факт укрытия сохранившихся храмовых сосудов и собранных в диаспоре средств для отстроенного (? И. А.) Бар-Кохбой храма. Это более чем спорное предположение, насколько я могу теперь судить, не находит подтверждений в самом тексте.
Можно еще указать на гипотезу К. Ренгсторфа, согласно которой медный свиток, как и все кумранские рукописи, является частью храмовой библиотеки, укрытой в кумранских пещерах[22].
Таковы основные гипотезы, выдвинутые в науке для объяснения характера и истории медного свитка. Разнообразие этих гипотез и их противоречивый характер свидетельствует о том, что в тексте отсутствуют или еще не выявлены достаточно определенные и прочные критерии для достоверного решения загадки медного свитка. Это подводит нас к вопросу о состоянии изучения самого текста.
Впервые полный перевод текста медного свитка с развернутым топографическим комментарием был издан Ж. Миликом в 1959 г.[23]. В 1960 г. появилось настоящее издание Дж. Аллегро[24]. В 1962 г. опубликовано официальное издание Ж. Милика[25]. Помимо транслитерации и перевода это издание содержит обширное исследование палеографии, орфографии, языка, лексики и топографии. Наконец, в 1963 г. вышла в свет названная выше монография Б. Лурье.
Эти три издания текста представляют три рассмотренные выше основные гипотезы его истолкования. Чтение и перевод текста значительно расходятся друг с другом. Приведем несколько примеров:
VIII, 1–3. Дж. Аллегро (№ 34, стр. 47; в настоящем издании стр. 43): (1) [bby(?)]6’»[26] sbdrk mzrb by[t] (2) ’wsr smyd h'twn (3) kly dm' wspryn 'l hklyù. Перевод: «В [водоотводной] трубе(?), которая на восточной тропинке к [С]окровищнице, что рядом с входом: сосуды для десятины и свитки меж кувшинов».
9
J. Μ. Allegro,
11
H R. de Vaux,
12
S. Mowinkel,
13
L. H. Silberman,
14
См. F. Μ. Cross,
15
J. T. Milik,
16
В качестве примера подобного фольклора Ж. Милик указывает на изданную в Каире в 1907 г. книгу А. В. Kamil,
18
См. J. van der Ploeg,
20
E. Μ. Laperrousaz,
22
См. К. H. Rengstorf,
23
J. T. Milik,
24
Весьма трудно объяснить причину того странного обстоятельства, что Аллегро на протяжении всей монографии ни разу не упоминает своих предшественников по изданию и интерпретации этого документа. По-видимому, этим следует объяснить полное игнорирование Миликом издания Аллегро?
25
J. T. Milik,