Не стесняются пыткой, легко идут на нее, тут даже излюбленный инструмент появился — утюг. Просто и действенно. Все-таки такого нет нигде, даже в самых что ни на есть отсталых странах. Только у нас могут создать сообщество по уничтожению стариков-пенсионеров с целью завладеть их квартирой, только у нас молодежь "для тренировки" может убивать бомжей. И, по всему судя, никаких неудобств от занятий таким гнусным делом никто у нас не испытывает.
Творятся дела и совсем мерзкие — могут разрыть могилу покойника на второй-третий день, чтобы содрать с него костюм, такие случаи у нас тоже описаны. И тоже не вызывают почти никакого отторжения — занятие как занятие, "всем жить надо". Или даже наше обычное: "Во дают!".
Говорят, ценили когда-то на Руси "сердце милующее", было когда-то у нас милосердие. Скорее всего, это действительно так, хотя едва ли было оно широко распространено. Для примеров — достаточно, для жизненной нормы — нет. Как-то уж очень быстро сострадание и милосердие исчезли из нашей жизни, что свидетельствует: не были они укоренены в душе народной. Куда шире было распространенно злорадство: нигде так искренне не радуются чужой беде, как у нас. Горький, кажется, донес до нас рассказ солдатика эпохи Первой мировой войны: "Вышли утречком с земляками покурить, принесло шальной австрийский снаряд — как рвануло! От земляков только кишки на ветках висят. Никогда в жизни так не смеялся!".
Сейчас дела с милосердием и вовсе плохи. Нынешние русские люди просто не понимают — как это иностранцы могут брать на воспитание детей-инвалидов? Не иначе как "на органы". Милицейская дама по телевидению на всю страну строго вопрошает: "С какой это стати они едут в нашу страну кормить наших бомжей?" Ее не проведешь, она этих иностранцев насквозь видит. Есть вещи похуже. В начале перестройки провели опрос — что делать с детьми — инвалидами от рождения. Подавляющее большинство: умерщвлять прямо в роддоме. А значительная часть: расстреливать родителей, которые заводят таких детей! И после этого говорить, что в нашей стране было христианство?
Вера у нас и сейчас такая, что водка оказывается сильнее Бога и очень многое вершится по пьянке. Это еще одна великая наша беда, от которой не отучала православная церковь. Некоторые вообще приписывают эту беду как раз нашему православию. И в самом деле, как только объявлялись в народе борцы за трезвость, всякие чуриковцы-анисимовцы-мироновцы-колосковцы, то неизбежно вступали они в конфликт с попами: "нерусское, неправославное это дело — не пить!" За Чуриковым пошли до 40 тыс. человек, давших письменное обязательство не пить. Кончилось конфликтом с церковными властями. Они, конечно, поминали равноапостольного Владимира и его "Веселие Руси есть пити". Пьянство у нас тоже требует удали, выпить больше всех, допиться до полного свинства — подвиг, которым хвастаются.
Трезвость, как и честность, как и трудолюбие, никогда не ценились Русской православной церковью. Скорее наоборот: в них она видела отвлечение от небесного. Наше духовенство, писал тот же В.В. Розанов"…сумело приучить весь русский народ до одного человека к строжайшему соблюдению постов; но оно ни малейше не приучило, а следовательно, и не старалось приучить русских темных людей к исполнительности и аккуратности в работе, к исполнению семейных и общественных обязанностей, к добросовестности в денежных расчетах, к правдивости со старшими и сильными, к трезвости. Вообще не приучило народ, деревни и села, упорядоченной и трезвой жизни".[64] И находились люди, которые утверждали, что церковь наша совершенно сознательно предпочитает держать народ в пьяном дурмане. Итог ее деятельности: "народ наш пьян, лжив, нечестен" (К.Н. Леонтьев). Водка у нас всегда побеждала веру, а чаще были они неразлучны. Л.Н. Толстой: "К чему все это, когда вы не выучили народ даже воздерживаться от водки?" И вклад нашего официального православия в распространения этого великого зла весом и внушителен.
Церковь никогда не выдерживала конкуренции с кабаком. Есть пословица: "Церковь близко, да идти склизко, кабак далеко, да идти легко". Тот же Достоевский в "Дневнике писателя" о соотношении храма и кабака: "Загорелось село, и в селе церковь, вышел целовальник и крикнул народу, что если бросят отстаивать церковь, а отстоят кабак, то выкатит народу бочку. Церковь сгорела, а кабак отстояли". А вот современное свидетельство: "Пьяный житель деревни Верхолино поджег свое жилище, сел недалеко от «костра» и начал играть на баяне. Рядом с музыкантом находились икона и бутылка водки".[65]
…Август 1995 г., по телевидению идет передача «Тема», посвященная возрождению православия в России. Говорят подобающие слова, есть, правда, скептики, но они в явном меньшинстве. Под конец передачи ведущий спрашивает у все время молчавшей женщины, каково ее отношение к обсуждаемому вопросу. Женщина неожиданно выпаливает: "А все-таки где православие — там обязательно хамство и пьянство!" Реакция, по всему судя, вполне спонтанная.
Церковь не приучала — и не приучила — к соблюдению даже элементарных норм поведения, хоть к какой-то сдержанности. Бессмысленный вандализм — тоже, к сожалению, характернейшая черта нашего повседневного быта. Причем именно бессмысленный — превратить в туалет подъезд собственного дома или лифт ничего не стоит, на это тоже нет внутреннего запрета, и даже соображения целесообразности ("самому же будет плохо") не действуют. В сущности, это есть варварское стремление сокрушить все упорядоченное, размеренное, нормальное. Тут тоже какая-то глубинная внутренняя потребность все разорить и привести в непотребный вид и тем явить миру и самому себе всю непривлекательность собственной натуры и ее «широту», не считающуюся с соображениями целесообразности и морали.
Она особенно проявляется в нашем уголовном мире, где мерзейшим образом проявляется все скотство человеческой натуры. Этот мир создали мы сами, он у нас беспримесный, свой. Он совершенно открыто строится на бесчеловечности, тут откровенное "падающего подтолкни", "слабого добей", "умри ты сегодня, а я завтра" и иные «прелести», явно противоречащие всему, чему учил Христос. Тут свой "кодекс бесчеловечности", которую у нас иногда норовят выдать за кодекс особой морали. Но в уголовном мире все построено как раз на отрицании человеческой морали, что опять-таки никого не шокирует. У некоторых даже мир "уголовной романтики" вызывает восхищение.
Мало того: весь наш уголовный мир глубоко православен, чем РПЦ, кажется, гордится: "Даже такие люди признают обаяние православия!" Однако гордиться тут нечем. Православие не в состоянии заставить уголовника отказаться от звериных законов уголовного мира, даже не требует этого. Совершил преступление, пришел в храм, поставил свечку, попросил прощения у Господа, дал на церковь — и на новое «дело». А Господь все простит. Так учит РПЦ, за что так и нравится бандитам, которые удивительно щедры к ней.
Очень удобная вера: ни от чего не надо отказываться, ничем не надо поступаться. Как убивал, так и убивай, как грабил, так и грабь, как воровал, так и воруй. Бог, говорит, РПЦ, даже больше любит таких вот кающихся. Все-таки невозможно представить себе русского протестанта, русского католика, даже русского сектанта в роли бандита и убийцы, а вот православного — сколько угодно. И нет никакого осуждения преступной жизни, только умиление: и такие люди к нам приходят!