Но только мало таких вопрошающих православных, все больше "Гром победы раздавайся!" слышится. А всего-то надо: ровно (а не истеричными порывами, как у ударников) повседневно трудиться, тогда и результаты не замедлят. Не надо выдавать разгильдяйство и недисциплинированность за проявления духовности. И еще лень, о которой много писали наши мудрецы, но которая особенно заявила о себе после Катастрофы. Бунин в "Окаянных днях" отметил эту особенность "новой жизни": "Поголовно у всех лютое отвращение ко всякому труду".
Следует сказать, что особенно плохо с качеством труда у классов, которые в России принято было называть «трудящимися» и «передовыми», на том основании, что они "ближе всего к производительным силам", развитие коих якобы и обеспечивало прогресс общества — все-таки до такого идиотизма только в России могли додуматься. К этим классам относили только рабочих и с оговорками крестьян, а всех остальных по стародавней привычке записывая в «паразиты». По марксистскому учению, была еще прослойка «интеллигенции», далеко не передовая, которую нужно было постоянно воспитывать.
Однако нельзя же отрицать, что только эта «прослойка» более или менее выдерживает сравнение с "мировыми образцами". В интеллигенцию у нас зачисляли учителей, инженеров, врачей, ученых. Так вот, наши педагоги (всех уровней — от детского сада до университета), инженеры, врачи и ученые вполне успешно конкурируют с западными представителями тех же профессий, и во многом их превосходят. Но это их в России топчут с наслаждением, хотя только они чего-то стоят. Да, есть среди них профессиональные дилетанты, пустомели, витающие в облаках, и вред от них может быть немалый, особенно когда до власти дорвутся. Но пропорционально их в своем слое ничуть не больше, чем страшных людей в "трудящихся классах", которые, дорвавшись до власти, вон что учинили. (Бунин в "Окаянных днях" о встрече с таким персонажем: "Закрою глаза и вижу как живого: ленты сзади матросской бескозырки, штаны с огромными раструбами, на ногах туфельки от Вейса, зубы крепко сжаты, играет желваками челюстей… Во век теперь не забуду, в могиле буду переворачиваться!").
Наши восхвалявшиеся рабочие, и особенно сельские труженики, не идут ни в какое сравнение со своими аналогами хоть на Западе, хоть на Востоке. Как писал А.Ф. Лосев: "Рабочие и крестьяне грубы, плоски, низки, им свойственен вульгарный пафос мордобития, зависть на все духовное, гениальное и свободное, матерщина, кабак и циничное самодовольство в невежестве и бездействии". Работать они все-таки не умеют — это подтверждается тем, что и для ремонта Белого дома, и для уборки хлеба на юге России даже записные патриоты предпочитают приглашать турок. Наши крестьяне и рабочие формировались при наибольшем воздействии православия, а вот "прослойка интеллигенции" — при его наименьшем влиянии, но зато при наибольшем — Запада. Из всего этого, разумеется, не следует, будто наши рабочие и крестьяне не могут достойно трудиться. Могут — при соответствующих условиях, которых не было и пока нет.
И вот с таким-то нравственным багажом пустились в преобразования, надеясь дуриком проскочить в благополучие. Преобразователи, как у нас водится, понятия не имели, с кем и с чем имели дело. Как писал Лев Шестов: "Это там на разных французских и немецких землях, прежде, чем что-нибудь сказать и сделать, думают о том, что из этого выйдет".[74] Наши же орлы действовали на манер щедринских героев, которые то блинами острог конопатили, то Волгу толокном месили. Просто "ввели свободы" — и стали ждать, что из этого воспоследует, ожидая непременно чего-то хорошего. Однако ничего хорошего не вышло — и не могло выйти. Тут тоже надо было действовать по-столыпински: сначала создавать собственника (из тех, кто добросовестно трудился на своих шести сотках), потом появилась бы и собственность.
Успешные преобразования в России могут идти только от власти, а не от "освобождения творческих сил народа" — так полагали многие, в том числе Пушкин. Потому что творческие силы в народе хотя и есть, но мало их, а мало их потому, что наша официальная церковь не озаботилась их созданием. Освобождаются совсем не те силы — не творческие и не созидательные, а самые что ни на есть темные и разрушительные. Что показала и Катастрофа, и преобразования последних лет, в результате которых почта, к примеру, стала работать хуже, чем во времена Батыя.
Для нормального функционирования экономики нужен какой-то минимум честности и добросовестности, а его-то и нет. По слову А.И. Солженицына: "Данное честное слово — ничего не стоит, и его не держат. И: честный труд достоин презрения, он не накормит".[75] Само слово «репутация» в России ничего не значит, она никому не нужна — и никогда не была нужна, раз главное — обмануть. Все равно кого: партнера, покупателя, кредитора, государство.
Но если все норовят обмануть и украсть, то не то что капитализм, а рынок, который старше капитализма на несколько тысяч лет, работать не будет. Что и происходит в нашей «православной» стране. Рынка у нас нет, а есть, как сказал "некто негде", "безобразие с элементами рынка". И так будет неопределенно долго. Рынок, конечно, учит — но только тех, кто хочет учиться. На рынок надо приходить уже с минимумом честности, а его нет, и обзаводиться им желающих мало. Куда больше желающих урвать свой кус и убежать. И в ход идут испытанные средства — обман, кража. Увещевания типа "такое поведение в долгосрочной перспективе невыгодно" как раз и оказываются бесперспективными. Натура и здесь берет свое.
Сколько бы мы ни просили Запад признать нашу экономику рыночной, ничего не получится. Это вообще очень русское представление — что статус рыночной экономики может кто-то дать или не дать, что это акт, так сказать, административный. Ничего подобного: рынок сам определяет, что есть рынок, а что нет. Так вот у нас — нет. Не хватает ответственности, честности, добросовестности. Даже собственники у нас, как правило, лишены этих качеств, а потому и их нет в подлинном смысле слова. Торжествуют люди с психологией Буратино: "Напьемся какао и убежим!" Дальше экономическая стратегия не идет, но если Буратино был просто милым плутишкой, то за нашей "деловой элитой" — страдания и кровь. А если и попадаются среди них порядочные люди, то не они определяют лицо нашего рынка, нашей экономики. И тут, как всегда, власть должна была сказать свое решающее слово и в формировании рынка, и в формировании класса собственников. Вместо этого устроили кучу малу и наверху оказались самые наглые и бесчестные.
«Кинуть», взять деньги в кредит, в долг и не отдать — обычная практика. Причем не новая: еще Бакунин взял в долг у Маркса и, естественно, не отдал, в связи с чем основоположник изрек: "Брать деньги в долг без отдачи — обычный способ существования русских". Этот случай отчасти объясняет его нелюбовь к России и русским. Сейчас подобная практика распространена чрезвычайно широко, особенно повадились не платить за электричество: товар не совсем обычный, телесного вида не имеет, не заплатишь — праведный гнев населения обрушивается на энергетиков, которые, конечно же, тоже не ангелы.
Хороши оказались "красные директоры", которые тоже повалили в храмы, где любят покрасоваться со свечкой, хотя не знают, в какой руке ее держать, и, бывает, крестятся левой рукой. Эти новоявленные чада Русской православной церкви вдруг обнаружили, что можно положить себе чудовищные оклады, рабочим не платить вовсе — и ничего за это не будет. А можно не без выгоды поучаствовать в разорении собственного предприятия. Всем этим они и занимаются с увлечением.
Не надо обольщаться: и наши так называемые собственники напрочь лишены созидательного потенциала. Если при коммунистах главными злодеями и ворами считались магазинные продавцы, буфетчицы и иной мелкий люд "при дефиците", для которого обсчитать, обвесить, всучить негодный товар — первое дело, то теперь красть стали действительно по-крупному: на миллионы и миллиарды долларов. Это при том, что прежняя мелкая нечисть, те же обманщики-продавцы никуда не делись и при отсутствии дефицита.
74
Лев Шестов. Жар-птицы. К характеристике русской идеологии // Знамя. 1991, август, с. 190.