Острота показалась ему удачной, и он вновь засмеялся, на сей раз вполне добродушно.
В молодости Минкевич увлекался литературой, поэзией, философией. Однако все кругом твердили, что надобно служить, делать карьеру. Так он стал жандармом. Неглупый, способный, а главное, отнюдь не лишенный честолюбия, он в короткий срок добился успеха, получал чин за чином. Сперва это увлекало его и даже радовало. Но несколько лет назад он вдруг почувствовал страшную пустоту той жизни, которой ему приходилось жить. Совесть?.. Нет, совесть его не мучила. Он искренне верил, что призван охранять устои империи. Крах Российской империи представлялся ему крахом цивилизации, началом царства анархии, полным и безраздельным хаосом. Нет, он вовсе не считал свою службу подлой, пя тем более вредной. Другое угнетало его. Он сознавал, что его окружают люди тупые, бездарные, не видящие дальше собственного носа. А главное, жалкие, корыстные, заботящиеся не о судьбах империи, не о безопасности государства, но лишь о собственных своих, шкурных интересах. Он презирал своих ничтожных коллег. По приходилось обходиться именно ими. Единственное, чем он еще мог себя тешить, это пытаться видеть в своей работе некое развлечение. «Как и чем себя занять!» Эта нехитрая формула с некоторых пор стала его девизом.
Из тетради Авеля Енукидзе
В тот день мне не надо было идти на работу. Я прибрал свою комнатенку и раскрыл только что присланный мне из Тифлиса свежий номер «Квали»[15]. Раскрыл, но читать не стал: никак не мог сосредоточиться. Такое со мной теперь случалось довольно часто. Особенно в первые дни после приезда в Баку.
В Баку я перебрался по решению Тифлисского комитета РСДРП. Да, теперь наш комитет уже назывался именно так. Вообще-то мы всегда считали себя комитетом партии, выступали в демонстрациях и стачках как одна из организаций российской партии. Но называться комитетом РСДРП стали только после 1898 года, после Первого съезда РСДРП. От петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» наша организация получила приглашение послать на съезд своего представителя. Но извещение пришло с опозданием, и наш делегат на съезде не был.
Итак, мой переезд в Баку был, по существу, первым моим серьезным партийным заданием.
На работу я устроился сразу: помощником машиниста. Через день вел поезд из Баку в Аджикабул. Сперва я обрадовался: останется много свободного времени — для книг, для самообразования. Но стоило только мне раскрыть книгу, как страницу заслоняло чье-нибудь лицо, встававшее в воображении. Тяжко было здесь одному, без друзей, без близких, которых оставил в Тифлисе.
Так прошел месяц. Но вскоре я обзавелся новыми друзьями, новыми товарищами.
Сперва у меня в Баку не было никого, кроме Виктора Бакрадзе, который приехал сюда из Тифлиса еще раньше меня. Козеренко, с которым я тоже рассчитывал здесь встретиться, бесследно исчез. Виктору я поручил составить список железнодорожных рабочих, которым, по его мнению, можно было доверять. Вскоре он вручил мне такой список: в нем было десять фамилий. Несколько надежных людей добавил в этот список я сам. Потом осторожно переговорил с каждым из них в отдельности. На все это ушел почти месяц. Из четырнадцати человек десять, как мне казалось, были вне всяких подозрений. Из них я и собрал первый в Баку марксистский кружок.
В тот первый вечер мы собрались на квартире Ивана Малагина. Он, как и я, работал на железной дороге, и мы сразу сошлись, словно родные братья. Малагин был старше меня — ему было под тридцать. Высокий, худой, немногословный, на первый взгляд даже как будто бы мрачноватый, он был очень легким и душевный человеком. Замечательно пел, виртуозно аккомпанируя себе на балалайке: этот немудреный инструмент в его руках оказывался способен на истинные чудеса.
Жил Иван на окраине города, в маленьком двухкомнатном домике из необожженного кирпича. При доме был небольшой сад.
Иван накрыл на стол, достал из поставца бутылку наливки: первое занятие мы провели под видом дружеского застолья, опасались соседей. Впрочем, все последующие наши занятия проходили так непринужденно, что у соседей не могло возникнуть никаких подозрений. Наверняка они считали эти наши сходки самыми обыкновенными дружескими встречами.
Вскоре я организовал кружок в Балаханах, а потом и еще два — в Сабунчах. И вот сегодня мне предстояло провести там третье занятие.
Погода с утра была пасмурная и не способствовала хорошему настроению: с ранних лет я не любил мрачное, затянутое серой пеленой небо. А сейчас небо было даже не серым, а почти черным. Тучи висели, казалось, над самой головой. Валил мокрый снег. Ветер гнал по морю крупную зыбь. Из окна комнатушки был виден ряд невзрачных маленьких домиков с вылинявшими стенами. Далеко в тумане виднелась Девичья башня. Моро грохотало, обрушивая на берег вал за валом. Суда, пришвартованные канатами к пирсу, сиротливо раскачивались на волнах.