Это не означает, что Пашич сознательно стремился к расширению конфликта или что мотивом его поведения, в самом деле, было желание спровоцировать нападение Австрии. Однако смутное ощущение того, что война была, возможно, исторически неизбежным горнилом для закалки сербской государственности, притупило в нем чувство опасности в момент, когда еще сохранялись шансы остановить террористов. Эти мысли и сценарии, должно быть, роились в голове Пашича, когда он – в тягостной медлительности – размышлял о том, как справиться с ситуацией, возникшей после сообщений о готовящемся в Сараеве заговоре.
Над правительством в Белграде летом 1914 года тяготело многовековое наследие сербской истории и особенно драматичная судьба Сербского королевства после 1903 года. Это была все еще неустоявшаяся и хрупкая демократия, где гражданские власти находились в политической обороне. Исход борьбы за власть между «преторианцами» (сетью заговорщиков, связанных с цареубийством 1903 года) и лидерами Радикальной партии (которая доминировала в парламенте) еще не был определен. Из двух Балканских войн ирредентистское движение вышло триумфатором, более чем когда-либо готовым к решительному наступлению. Глубокое взаимопроникновение государственных институтов и неформальных ирредентистских структур внутри страны и за ее пределами делало бессмысленной попытку контролировать их деятельность. Эти черты сербской политической культуры негативно сказывались на людях, управлявших страной, и ложились тяжелым бременем на ее отношения с Австро-Венгерской империей. «Тому, кто не является сербом, – заметил как-то Милош Богичевич, бывший одно время сербским посланником в Берлине, – трудно разобраться во множестве национальных организаций, реализовывавших идею Великой Сербии»[198]. Эта непрозрачность структуры националистических движений и их взаимоотношений с государственными институтами делала задачу по разграничению официальных и неофициальных форм ирредентизма практически невозможной даже для опытного иностранного наблюдателя за событиями на белградской политической сцене. В июле 1914 года все это окажется чревато самыми пагубными последствиями.
Нараставшая тем летом напряженность – истощение финансовых и оборонных возможностей Сербии после двух тяжелых войн, угроза военного путча на недавно присоединенных территориях, неспособность предотвратить заговор против влиятельной и мстительной соседней державы – должна была казаться Николе Пашичу невыносимой. Однако человек, которому пришлось управлять таким сложным и нестабильным государственным образованием в условиях кризиса, вызванного событиями 28 июня 1914 года, сам являлся продуктом этой политической системы. Пашич был лидером чрезвычайно скрытным и осторожным до нерешительности: эти характеристики он приобрел за долгие годы участия в сербской политической жизни. Они позволили ему свыше трех десятилетий выживать в замкнутом, мелком, но бурном море белградской политики. Однако эти качества были совершенно не теми, которые требовались в кризис, охвативший Сербию после того, как в Сараеве террористы исполнили свою зловещую миссию.
2. Империя без качеств, присущих империи
Конфликт и равновесие
ТРАЕКТОРИЮ развития империи Габсбургов в течение последних пятидесяти лет её существования определили две военные катастрофы. В 1859 году в битве при Сольферино французские и пьемонтские войска одержали победу над австрийской армией численностью в 100 000 человек, сделав возможным образование единого национального государства Италия. В 1866 году в сражении при Кёниггрэце прусские войска разгромили австрийскую армию численностью в 240 000 человек, вышвырнув империю Габсбургов из зарождавшегося национального государства Германия. Совокупное воздействие этих потрясений изменило течение внутренней жизни австрийских провинций.
Потрясенная военным разгромом, Австрия трансформировалась из унитарной неоабсолютистской монархии в двуединую Австро-Венгерскую империю. Согласно историческому «Компромиссу», заключенному в 1867 году, власть в империи поделили две главенствующие нации: на западе – немцы, на востоке – мадьяры. Так возникло уникальное государство, напоминавшее яйцо с двумя желтками, где в полупрозрачной скорлупе империи Габсбургов совместно существовали Венгерское королевство – Транслейтания – и собрание австрийских земель, часто называемое Цислейтания (то есть «земли по ту и по эту сторону реки Лайты»). Обе части империи располагали собственными парламентами, но не формировали единого правительства и не имели общего премьер-министра. В сферу ответственности «имперских министров», подотчетных непосредственно императору, входили лишь вопросы внешней и военной политики, а также аспекты финансовой политики, связанные с обороной. Вопросы, представляющие интерес для империи в целом, не могли обсуждаться на общей парламентской сессии, поскольку это означало бы, что Королевство Венгрия является элементом более крупного имперского образования. Вместо этого происходил обмен мнениями между «делегациями», группами по 30 депутатов от каждого парламента, собиравшимися попеременно то в Вене, то в Будапеште.