Профессор был на месте и тоже изрядно помят: видать, вчера не угомонился, добавил. Цыпа по мелким деталям разговоров знал, что его Лариса по церковным делам бухло совсем не одобряет, так что Филиппыч явно дома выхватил люлей.
– Мы к вам, профессор, и вот по какому делу…
– Я тебе покажу твою мать.
Если бы не улыбка, можно было решить, что сосед зол, но они давно работали рядом и плотно притерлись. Проф был рад Цыпе, и это грело.
Он выслушал последние слухи о том, что менты упираются по этим товарным книгам и, пока они там качаются, бригадные решили поставить навесы – накрывать ряды от дождя. Филиппыч в связи с этим собрался забалабенить большую стационарную вывеску «Я догоню», пририсовав к ней Леонида Броневого с кружкой в руке[17].
Цыпа согласился с тем, что давно пора, но скорее бы они там уже договорились, потому что жрать нечего. Стрельнул у себя же очередную пачку «Мальборо» и предложил профессору совместно посетить эту «Линию жизни».
Базар был закрыт, дома Филиппыча не ждало ничего хорошего, так что он сразу согласился. Пошли пешком, согреваясь беседой и экономя на проезде в городском транспорте.
– Слышь, Филиппыч, а шо такое «выкрест»?
– Это в каком контексте?
– В смысле?
– Кто сказал тебе и как, дурик?
Цыпа в общих чертах обрисовал общение с Орловым, не вникая в детали.
– А ментяра твой совсем не прост…
– Это точно.
– Будь с ним, голубушка, поосторожнее.
– Та я знаю, я про «выкреста» этого не понял.
– Это, Димочка, еврей, который резко стал православным. Обычно по бизнесу такое. А в твоем контексте это значит, что ты слишком активен в новой роли.
– Типа передоз?
– Типа того.
Цыпа пожал плечами и решился задать вопрос, который давно зрел:
– Филиппыч, а ты еврей?
– А то шо?
– Да нишо. Ты ж умный, с образованием, а евреев глупых не бывает.
– Бывают. И дурные, и бедные – всякие бывают.
– Так шо, таки да? – Цыпа заулыбался, чтобы смягчить вопрос.
– Таки нет!
– А отчество?
– Ты как теща моя прям, я – Давыдович, а не Давидович, и вообще, меня назвали в честь Ильи Муромца.
Цыпа разочарованно покивал:
– А, это бывает, тока де тут Муром…
– Вообще-то, Илья Муромец в Киеве лежит, в Лавре.
– Он шо, в натуре был?
– В натуре.
– Это ж надо, век живи – век учись.
Филиппыч покосился на ходу, хотел что-то сказать, но промолчал. Да и говорить было уже некогда – пришли.
Перепутать было нельзя – у перекрестка стоял врытый в землю здоровенный деревянный щит с грубо нарисованными заснеженными горными вершинами и надписью «Линия жизни», а также жирной стрелочкой внизу, указывающей направо.
Там, за тиром, в котором вяло постреливали из воздушек в ожидании курортного сезона, стояло двухэтажное здание, на которое Цыпа раньше внимания не обращал, – наверное, доходило, как и все, заколоченным.
Пахло свежей краской: стены явно только что покрасили в ярко-лиловый цвет, а под крышей во всю длину здания написали зеленым называние центра. Получилось аляповато, как-то по-цыгански, но, во-первых, кто этих корейцев знает, может, они тоже любят, чтобы все яскраво было, а во-вторых, новый медицинский центр нуждался в яркой рекламе, так что Цыпа, скорее, одобрил боевую раскраску, чего не скажешь о профессоре.
– Ужас, – поморщился Филиппыч и отвернулся, будто боясь получить ожог сетчатки.
У входа обнаружилась искусственная пальма, встроенная в свежий цемент, и информационная доска. На ней – юридическая информация типа ООО «Линия жизни» и рекламные листочки. Там обещали при помощи иглоукалывания избавить от всех видов зависимости, лечить сердечно-сосудистые и кишечные заболевания, а также избавлять от сглаза. «Широко заходят, однако».
Цыпа старательно записал статус медицинского центра со всеми кавычками, наконец-то понял, как пишется акупунктура. Записал загадочное слово и кивнул Филиппычу – пошли.
Открывая двери, Цыпа внезапно почувствовал, что к первому в жизни интервью с репортажем вообще не готов. То есть он обычно представлял себе, что и как будет, а этот момент как-то упустил. Эх, надо было не про «выкреста» спрашивать, а продумывать: что спросить, каким тоном и в каком порядке. Ладно, разберемся, только бы ладоши не потели.
Внутри было светло: на лампочках тут явно не экономили, что по нынешним временам было серьезной заявкой на успех. В широком холле в окружении все тех же пластиковых пальм значилась стойка, как в отеле, и диваны с креслами по обе стороны от нее. За стойкой широко улыбалась полная азиатка средних лет в цветастом халате с драконами и змеями, призванном, очевидно, подчеркнуть нездешность происходящего.
17
Фразу «Кафе-бар… я догоню» говорит, намереваясь выпить по-быстрому, герой Леонида Броневого в телефильме «Покровские ворота».