Аристарх Катафотов, специально для «Житие мое»
6. Брателло Франклин
Как говорит Микки Маус, в среду может случиться все, что угодно.
Дни смешались в один длинный рулон туалетной бумаги – Цыпа носился, как заведенный, по треугольнику: дом – редакция – мэрия. И сказать, что эта беготня была результативной, – сразу и не скажешь.
Дома приключились сразу две засады: окончательно и бесповоротно закончились запасы растворимого кофе, а на следующий день сломался телевизор. По первому пункту перешли на мутный чай еще из дедушкиных запасов на случай атомной войны (Цыпа называл его Иван-чай, потому что для бедных), а по второму батя вошел в штопор, будто одного радио не хватало, чтобы окончательно поехать головой от новостей. Теплилась надежда, что перегорел шнур, – но не то. Цыпа уже чуть ли не молился баптистским репродукциям и пошел на крайние меры: вынес телек на балкон, подержал в руках над асфальтом, угрожая кончить того в мелкие дребезги, если он, падло, сей момент не заработает. Хоть бы хрен.
Но эту проблему все равно удалось решить: как нельзя кстати Костя-Карлик отловил младшего Поповича, и тот ангажировал Цыпу на ночную разгрузку партии конфорок. Светило местной журналистики чуть не крякнуло, надрывая спину, причем две ночи подряд, но получило малость купонов, которых хватило на ремонт – замену трансформатора. Телевизор заработал на радость родителям, а Цыпа пообещал себе когда-нибудь открыть телеканал без политики: музыка, спорт, вечером – легкая эротика, ночью – тяжелая.
Профессор жаловался, что теперь ему не с кем и потрындеть, что окружают его исключительно амебы, и смотрел так опечаленно, что Цыпа вернулся к идее выдернуть его с базара и притянуть в газету. Вот только тянуть было особо некуда – в редакции все внезапно застопорилось. Как объяснила Йосифовна, главный инвестор скоропостижно покинул город, а без него никто не мог решить вопрос с финансированием второго номера. Кажись, вопрос должен был решиться после майских. В результате Цыпа статей не писал, а висел вместе со всеми на паузе: собирались каждый день, строили планы на будущее, короче, убивали время.
Пока оставался бартерный мартини, Алеша пребывал в запое, как халява закончилась, вышел из него и стал еще противнее: кричал, что его никто не понимает, и божился, что еще чуть-чуть и он уедет куда-нибудь простым редактором отдела. По скромному Цыпиному разумению, производство от этого никоим образом бы не пострадало – Йосифовна соображала за пятерых, Кристина была прилежна, а Цыпа искрил идеями, как поломанный телевизор, то есть беспрерывно.
С Бэлой тоже никак не выходило пересечься: организационные сходняки у мэра посещали только азиаты – когда хором, а когда и порознь. В горсовете долго и нудно устаканивали сценарий мероприятия, которым должен был заниматься Цыпа, но в результате его практически полностью написала распорядительница, зачем им при этом нужен был специальный корреспондент – не понятно. Возможно, Алена Матвеевна просто присматривалась к потенциальному сотруднику. Никаких выходных, долго и нудно сидели от обеда и до упора – чаи гоняли, а потом расходились с тем, чтобы завтра собраться на свежую голову.
На базаре на Цыпу уже не рассчитывали. Пока он гонял порожняки по городу, сигареты открылись у входа на рынок, но уже в специальном отдельном киоске. Там же, рядом, открыли новую наливайку под названием «Разлив»[45]. Нарисовали большую вывеску с Лениным, который на фоне шалаша держал в руках чекушку. Народ пребывал в восторге, а Филиппыч – в бешенстве. Во-первых, он ненавидел Ильича, а во-вторых, появление конкурента подкосило посещаемость его точки.
Табачкой теперь командовала какая-то свояченица Лидки-бухгалтерши. Про Цыпин долг, кстати, не забыли – повесили на него десять баксов и передавали через Филиппыча угрозы найти и уконтрапупить этот вопрос.
Короче говоря, Цыпа ждал девятого мая, как ветеран колчаковских фронтов, которому дома не дают нормально выпить, то есть как самого главного дня в году. После майских эта бесцельная беготня должна была наконец-то закончиться, оставалось только надеяться на то, что Цыпин архангел хорошо отдохнет за праздники и по возвращении заставит все наконец-то соответствовать планам своего подопечного.
В ванной Цыпа отодрал от катушки последний кусочек лейкопластыря (даже эта хрень заканчивалась!) и начал привычно закрашивать его карандашом. Щель в кроссовках росла и уже грозила расколом, несмотря на то что Цыпа ходил медленно, аккуратно, практически не сгибая ногу, совсем как Козаков в фильме «Здравствуйте, я ваша тетя».
45
Ленин, по легенде, в 1917 году укрывался от Временного правительства в шалаше близ озера Сестрорецкий Разлив. «Ленин в Разливе» – один из самых распространенных образов мумии в советском искусстве.