Прозвище «Джонни-новички» дал Джеки Деверсу и его штабу не кто иной, как генерал-майор Баркер, чей полный титул читался так: "Заместитель начальника штаба верховного главнокомандующего союзными силами (имярек)". Для посвященных этот титул, если его расшифровать, говорил о следующих фактах:
1. Что Черчилль и Рузвельт согласились между собой поставить со временем во главе всех английских и американских вооруженных сил на европейском театре военных действий единого верховного главнокомандующего.
2. Что этот верховный главнокомандующий еще не назначен (на что указывало вышеприведенное "имярек").
3. Что в ожидании, пока этот крайне ответственный выбор будет сделан, для верховного главнокомандующего создан штаб и во главе его поставлен начальник штаба, который будет представлять верховного главнокомандующего и говорить от его лица, хотя сам верховный пока еще не существует.
4. Что этот временный штаб — ядро будущей организации — будет объединенным англо-американским штабом, построенным по принципу параллелизма, — с той целью, чтобы обе страны были представлены в нем в равной мере. В британской военной терминологии параллелизм — для данной ситуации — означает, что для каждой должности имеется два работника — один англичанин, другой американец. Один из них, разумеется, должен быть старшим, но принцип паритета восстанавливается путем чередования старшинства в каждом последовательном ранге: в одном будет начальником англичанин, заместителем — американец; в следующем начальником американец, а заместителем — англичанин, и так далее.
Все это можно было с полной ясностью вычитать из титула генерала Баркера, и так как американец Баркер обозначался в нем как заместитель начальника штаба, то следовало заключить, что сам начальник штаба верховного главнокомандующего (имя рек) должен быть англичанином. Что и совпадало с истиной. Начальником штаба был генерал-лейтенант английской службы Фредерик Э. Морган.
Штаб этот был создан еще в марте и был известен под сокращенным названием КОССАК (по начальным буквам)[2]{2}.
К маю КОССАК уже составил первый вариант плана вторжения, и сам Уинстон Черчилль дал ему название "Оверлорд"[3]{3}. Премьер-министр во все время войны проявлял живой интерес к выбору слов для шифрованного обозначения той или иной операции, и этот выбор всегда отражал его личное отношение к ней. Когда разведка впервые начала сообщать о намерении немцев пустить в ход ракетные самолеты-снаряды, Черчилль дал им название «Самострелы», чем подчеркивал примитивность, неуклюжесть и неточность этого оружия. Когда самолеты-снаряды стали более реальной угрозой, их шифрованное обозначение было изменено на «Бодилайн» — термин, хорошо известный всем игрокам в крикет и означающий недозволенный и грубый прием игры. В свое время вся Британская империя была потрясена, когда австралийские крикетные команды впервые начали применять этот прием на международных матчах — в надежде устрашить английских игроков.
КОССАК помещался в Норфолк-хаузе на Сент-Джемс-сквере, у самого Пиккадилли, в двух шагах от Сент-Джемского дворца. «Джонни-новички» обосновались на расстоянии примерно одной мили от них — на Гровенор-сквере, в самом центре Мэйфэра. Гровенор — довольно приятный квартал, менее скученный, чем другие лондонские кварталы; здесь находился дом американского посольства, несколько многоэтажных домов, в которых сдавались квартиры за очень дорогую плату, и несколько особняков. Еще здесь имелся аэростат заграждения, по прозвищу «Ромео», которым ведали одетые в серые штаны девушки из противовоздушной обороны. В ветреную погоду «Ромео» то и дело кружил и мотался в воздухе во время спуска или подъема и заглядывал в окна дома № 48, в котором разместился американский главнокомандующий и его старшие штабные офицеры.
Американцы из КОССАКа уж никак не были «новичками». На наш взгляд, они даже слишком тут обжились. Их пересадили на лондонскую почву, и они созрели на ней в виде совсем уже местных фруктов — каждый в американском мундире из английского сукна, сшитом у лондонского портного, каждый с блестящим знанием английских военных сокращений, у каждого — прикомандированная к нему хорошенькая англичанка-шофер, входной билет в ночные клубы, свой излюбленный кабачок и глубоко внедрившееся чувство неполноценности по отношению к своему английскому коллеге.
Американцы из КОССАКа испытывали это чувство неполноценности не только потому, что находились на чужбине. Дело в том, что год назад, когда американцы приехали в Лондон, они были представителями армии, еще не получившей боевого крещения, — и послали их в штаб-квартиру ветеранов, работавших у себя, в собственной столице, специально для того, чтобы они вошли в эту военную среду и растворились в ней. Если американец сохранял свою индивидуальность и оставался американцем, он не выполнял своей задачи: ему именно полагалось раствориться, усвоить новый стиль работы, английский стиль. Если же он подыгрывался к своим знатным кузенам — а те, кто до сих пор усидел в КОССАКе, очевидно, именно так и делали, — он лишь все больше совершенствовался в роли бедного родственника. Этот процесс отбора и ассимиляции американцев, пригодных для такой роли, протекал в недрах КОССАКа уже довольно долго. Такое впечатление его работники произвели на нас, когда мы по приезде нанесли им, визит.
Я прилетел в Лондон в самом хвосте свиты Джеки Деверса, через неделю после решающего совещания в Вашингтоне. Мы прибыли целой партией, человек в двадцать, и разбрелись по разным отделам в доме № 48 на Гровенор-сквере. Меня направили в оперативный отдел, — вероятно, потому, что в Америке я изучил то немногое, что было известно о смешанном штурмовом эшелоне десанта, а также потому, что я специально просил дать мне возможность изучить какую-либо отрасль военного дела, а не просто использовать мой штатский опыт журналиста для связи с прессой,
В моем отделе таких, как я, — офицеров запаса и в недавнем прошлом штатских, — было немного. После того как вторжение было окончательно решено, европейский театр военных действий приобрел главенствующее значение, и его командование получило право преимущественного отбора офицерских кадров. Поэтому большинство моих товарищей были из окончивших военную академию или во всяком случае из кадровых офицеров. Но опыта у них было не больше, чем у меня, и они чувствовали себя очень неуверенно, когда впервые знакомились с предстоящей им работой. Это было тем более странно, что к этому времени в американской армии уже имелась группа командиров с боевым опытом — как старших офицеров, так и генералов, — из числа тех, которые составляли план вторжения в Африку, а затем и проводили эту успешную операцию. Но вместо того чтобы направить этих людей в Лондон для подготовки главного удара, их оставили в Африке, где им предстояло подготовлять и проводить десант в Сицилию — операцию второстепенного значения.
Из старых знакомых, встреченных мною в Лондоне, первым попался мне один журналист; он только что прибыл и радовался, что поспел вовремя, ибо полагал, что вторжение может начаться в любую минуту. На другой день после встречи с ним я совершил инспекционную поездку в Бристоль для осмотра стоявших там американских войск; именно на них весь мир возлагал надежды, как на ту силу, которая уже этим летом будет штурмовать "европейскую крепость". Оказалось, что вся эта грозная армия состоит из штаба корпуса, имевшего свое местопребывание в самом Бристоле, и одной единственной пехотной дивизии в пятнадцать тысяч человек, расквартированной в его окрестностях. Вид у солдат был столь же аккуратный, — и столь же мирный, как и у полей, по которым они маршировали, приучаясь к походным лишениям в благорастворенном воздухе мягкой английской весны. Выходы в поле практиковались редко и в малом количестве, ибо при маневрах неизбежно вытаптывались посевы, — и не военное министерство, а министерство земледелия решало, для каких надобностей должна быть использована английская земля в эту весну 1943 года.
Опытные солдаты и офицеры все находились на средиземноморском театре военных действий; именно этот фронт пользовался преимущественным вниманием Вашингтона. У нас же, в штабе Джеки Деверса, когда мы приступали к делу, ничего не было в руках, кроме бумажки с приказом подготовить вторжение на континент в кратчайший срок, предположительно к весне 1944 года. Вначале у нас не было даже плана вторжения. Его еще заканчивали и отделывали в Норфолк-хаузе на Сент-Джемс-сквере, и достать его не было никакой возможности.