Взаимосвязь между государственным принуждением и убеждением была сложной, как показывает В. А. Сомов, исследуя «внеэкономические факторы трудовой мотивации». Принимая жесткие законы о трудовой дисциплине, советская власть, считает он, прекрасно знала, что необходимо активно влиять на сознание населения. И действительно, задолго до немецкого вторжения она подготовила политическое оправдание и законодательное обоснование жертв, которые потребует грядущая война. В 1934 г. Сталин предостерегал: «Дело явным образом идет к новой войне». Но этого обращения к сознанию лишь недавно урбанизированной, а по большей части все еще сельской рабочей силе оказалось недостаточно. Трудовая дисциплина от этого не повысилась. Требовались методы принуждения. Ввиду угрозы войны советское государство задействовало конституционные и «административно-правовые» механизмы, чтобы убедить рабочих в том, что драконовская трудовая дисциплина в интересах не только государства, но и их самих[35].
Новые трудовые законы, как правило, имели преамбулу, сводившую их смысл к необходимости защитить Родину в тяжелую годину. Так государство перекладывало ответственность за это на индивида, зарождая «в сознании трудящегося иллюзию самостоятельного выбора своей судьбы»: подчинись закону и внеси свой вклад в дело победы либо, нарушив его, пострадаешь. Приравнивание трудового дезертирства к дезертирству на фронте, также грозившему военным трибуналом, внушало «ощущение коллективной ответственности за честный труд». Суд общественного мнения, поощряемый государством, не спустил бы нерадивому работнику и тем самым оправдал бы приговор советского суда или военного трибунала. Подобное «апеллирование к сознательности рабочих свидетельствует о характерном сочетании в процессе усиления трудовой мотивации репрессивных и идеологических методов»[36]. Более того, в своем радиообращении к «братьям и сестрам» 3 июля 1941 г., то есть через 11 дней после начала войны, Сталин подчеркивал необходимость осознания неизбежности чрезвычайных жертв в условиях военного времени, когда страна находилась в смертельной опасности: «Необходимо, чтобы наши люди, советские люди поняли всю глубину опасности, которая угрожает нашей стране, отрешились от благодушия, от беспечности, от настроений мирного строительства… чтобы они мобилизовали себя и перестроили свою работу на новый военный лад»[37].
Речь Сталина предопределила жесткий подход советского государства к трудовой мобилизации населения в условиях национально-оборонительной войны. Даже когда в войне после битвы под Сталинградом наступил коренной перелом и победные ожидания ослабили напряжение, власть потребовала усилить контроль за исполнением трудового законодательства и ужесточить наказание для «дезертировавших» со своих рабочих мест. К декабрю 1944 г. эта политика смягчилась – рабочих военной промышленности, вернувшихся на рабочие места, амнистировали[38]. Согласно Сомову, «трудящиеся рассматривались властью, прежде всего, как граждане государства, которые обязаны были трудиться. В трудные, критические, сопряженные с опасностью завоевания периоды государство повысило требование к количеству и качеству труда и, соответственно, ужесточило репрессивные меры в отношении дезертиров производства. [Однако], не верно говорить о существовании “полицейской”, “казарменной” системы мотивации труда в годы Великой Отечественной войны. И хотя потенциально каждый рабочий должен был осознавать степень опасности нарушения трудовой дисциплины, принудительные административно-правовые методы усиления трудовой мотивации были лишь частью намного более вариативной системы»[39].
39