Идеологическая дифференциация отличается от профессиональной прежде всего тем, что подъязыки, возникающие в результате первой, описывают одну и ту же предметную область, при этом терминологические системы различных идеологии по причинам, рассмотренным выше, во многом совпадают в плане выражения при совершенно различных планах содержания.
Именно поэтому оказывается невозможным создать для каждой идеологической системы совершенно новую терминологию и тем самым избежать ее многозначности. Показательна в этой связи попытка одного из ведущих представителей немецкого экзистенциализма Μ. Хайдеггера разработать собственную философскую терминологию (вводя новые обозначения не только для новых, созданных им понятий, но и заменяя укоренившиеся в философии термины инновациями, заимствованными из поэтических произведений немецких романтиков Р. Рильке и Ф. Гёльдерлина), оказавшаяся совершенно несостоятельной (см. об этом: [Алексеев, 1981]).
Из всех идеологий подлинно научный характер носит только марксистско-ленинская идеология. Обусловлено это тем, что классовые интересы пролетариата совпадают с объективными потребностями прогрессивного развития общества и пролетариат как класс заинтересован в том, чтобы до конца познать законы общественного развития. Это находит свое отражение и в языке марксистско-ленинской идеологии, который по строгости своей организации приближается к профессиональным языкам. Все другие классы, кроме рабочего, который своей конечной целью ставит построение бесклассового общества, стремятся увековечить свое господство, поэтому после прихода к власти их идеологи неизбежно начинают мистифицировать объективные законы истории в классовых целях. Естественно, что точный язык науки мало пригоден для этого, поэтому для языка идеологии эксплуататорских классов характерно в некоторых случаях даже большее по сравнению с другими вариантами языка число многозначных слов, синонимических рядов, слов, значения которых весьма неопределенны и расплывчаты, что существенным образом отличает его от профессиональных языков[34].
Идеология, как известно, выступает в форме философских, правовых, политических, этических и религиозных взглядов[35], в соответствии с этим язык каждой идеологии подразделяется на язык философии, язык права и т.д., в каждом из них в свою очередь может происходить концептуальная дифференциация.
Идеологическая дифференциация проявляется во всей полноте в языках, функционирующих в обществах с неоднородной идеологической структурой, либо в языках, одновременно функционирующих в обществах с разными господствующими идеологиями. Однако при современном уровне обмена информацией между государствами, с одной стороны, и обострении идеологической борьбы – с другой, следы идеологической дифференциации можно обнаружить даже в тех языках, носители которых представляют единую идеологию. Дело в том, что, например, при переводе текстов, написанных буржуазными идеологами, возникает необходимость использовать какие-то языковые средства, способные адекватно передать содержание, вкладываемое в используемую ими терминологию. Если переводить их буквально, то носитель, например, русского языка, который воспринимает общественно-политическую терминологию с позиций идеологии марксизма-ленинизма, истолкует такие тексты совершенно неверно. Поэтому в языке возникают разнообразные способы, позволяющие отличить одно значение идеологизированного слова от другого. В письменных текстах наиболее распространенным является употребление слов в кавычках в тех случаях, когда они выражают содержание, вкладываемое в них буржуазными идеологами; кроме того, как в письменных, так и в устных текстах используются с этой целью и различные лексические средства: употребление перед идеологически релевантными словами (когда они обозначают реалии буржуазной жизни или понятия буржуазной идеологии) словосочетаний типа так называемый или уточняющих определений, например демократия по-американски, и т.д. (см. подробнее: [Крючкова, 19822] ).
Идеологическая дифференциация языкового коллектива может повлечь за собой не только искаженное восприятие того или иного текста, но в некоторых случаях и его полное непонимание. Последнее особенно часто происходит при чтении атеистами произведений, чей образный строй построен на обращении к религиозным сюжетам. Обратимся, например, к примечаниям к советскому изданию избранных повестей и рассказов Г. Бёлля на немецком языке[36]. Здесь главным образом дается перевод диалектизмов, просторечных и иностранных слов, например zullen ʽсосатьʼ (диалект.), bibbern ʽдрожатьʼ (просторен.), corned beef ʽмясные консервыʼ (англ.), разъяснение слов, обозначающих реалии, характерные для жизни Западной Германии, например Krankenkasse ʽбольничная касса (профсоюзная система обеспечения больных)ʼ, а также имен собственных, например Iphigenie ʽИфигения – главная героиня драмы Гёте «Ифигения в Тавриде»ʼ; наряду с этим комментируется и обращение автора к различным библейским сюжетам, например: Ich hörte die Kinder schreien, die in Bethlehem ermordet worden sind ʽЯ слышал, как кричат дети, убитые в Вифлеемеʼ – здесь воспоминание об одной из библейских историй. Таким образом, составители сборника полагают, во-первых, что читателям неизвестны библейские сюжеты и, во-вторых, что это может в той же мере затруднить понимание текста, что и незнание, например, диалектной лексики. Отметим, кстати, что приведенный комментарий также мало что разъясняет читателю; ассоциативный ряд, к которому апеллирует Г. Бёлль, не возникает; по-видимому, разъяснение должно быть более содержательным, как, к примеру, в примечаниях переводчиков к произведениям И. Во. Ср.:
34
Следует отметить, что некоторые буржуазные исследователи и не отрицают этого факта, причем оценивают его как позитивный, утверждая, что неопределенность языка политики совершенно необходима для того, чтобы охватить на уровне языка изменения в политической деятельности и политическом сознании (см., например: [Bergsdorf, 1978]).
35
Религиозная форма идеологии в развитом социалистическом обществе постепенно изживается.