В большевистской идеологии были два главных приоритета: мировая революция и строительство светлого справедливого общества. Вот ради светлого будущего народа и сражались отчаянно большевики со всеми, кто этому мешал. И готовы были сотрудничать с теми, кто мог в этом помочь.
Генерал М.Д. Парский в беседе с М.Д. Бонч-Бруевичем признавался: «Я мучительно и долго размышлял о том, вправе или не вправе мы сидеть, сложа руки, когда немцы угрожают Питеру. Вы знаете, я далек от социализма, который проповедуют ваши большевики. Но я готов честно работать не только с ними, но с кем угодно, […] лишь бы спасти Россию от немецкого закабаления…»
Примерно о том же говорил и сам генерал Бонч-Бруевич: «Я был с большевиками лишь постольку-поскольку, да и штаб верховного главнокомандующего я согласился возглавлять лишь потому, что его назначением было руководить противостоящей австро-германцам русской армией»[20].
Среди военспецов идейных большевиков было немного, а вот сочувствующих чаяниям народа немало. Желающих послужить защите Родины от нашествий иноплеменных – большинство. В большинстве своем они не понимали и не принимали марксизма и, как люди умные и образованные, осознавали пагубные революционные наклонности большевиков. Многие на себе испытали «прелести» их правления. Но при этом не могли не видеть и решительность в отстаивании интересов России, хотя и называемой «страной победившего социализма». Многие рассчитывали, что большевики в лучшем случае протянут несколько месяцев. Но всякий раз, когда край пропасти уже нащупывался под ногами, находилась несокрушимая сила, способная победить врага. И этой силой становилась армия Страны Советов.
Среди старших офицеров, продолжавших служить на прежних местах при новой власти, преобладало мнение, что можно сохранить контроль над армией в новых условиях и проводить в ней государственническую линию, опираясь на идею защиты Отечества… социалистического.
Вот почему в своем заявлении о приеме в РККА адмирал В.М. Альтфатер написал: «Я служил до сих пор только потому, что считал необходимым быть полезным России там, где могу, и так, как могу. Но я не знал и не верил вам. Я и теперь еще многого не понимаю, но я убедился […] что вы любите Россию больше многих из наших. И теперь я пришел сказать вам, что я ваш».
За свои убеждения немалое число «красных» генералов сложили свои головы. Барон Александр Александрович фон Таубе, начальник Главного штаба командования Красной армии в Сибири (бывший генерал-лейтенант Императорской армии) попал в плен и скончался в колчаковской тюрьме.
Генерал-майор Александр Панформович Николаев был, как и создатель Добровольческой армии М.В. Алексеев, сыном солдата. Пленен белыми под Ямбургом. Сохранились воспоминания о суде над ним: «Днем генерал Суворов рассказывал, как офицеры наши перед казнью допрашивали генерала царского времени Николаева, взятого нашими в плен при схватке с большевиками. Генерал Николаев сказал: “Вы все – преступники, вы идете на Русь с самозванными генералами, а мы, как военные, подчинены правительству; законно или незаконно оно – не наше солдатское дело”. Офицеры, судившие Николаева, заколебались, и, если бы не страх перед солдатами, которые запротестовали бы против помилования генерала-большевика, когда к солдатам-большевикам безпощадны, его помиловали бы. Пришлось вынести ему смертный приговор»[21].
28 мая 1919 года генерал А.П. Николаев был повешен в Ямбурге.
После освобождения города от белых тело генерала был перевезено в Петроград и захоронено на Никольском кладбище Александро-Невской лавры.
Среди погибших командиров Красной армии – генералы Императорской армии А.В. Станкевич, А.В. Соболев, А.П. Востросаблин.
Конечно, служба старорежимных военспецов в условиях всеобщей подозрительности и слежки бдительных комиссаров и «сознательных граждан» не была «медом». Случались незаслуженные аресты и даже тюремные приговоры. Не спасали даже годы честной работы на высоких должностях. И дело не только в классовом сознании. Для выдвиженцев революции они были чуждыми по духу. Им было сложно смириться, что революционной армией командуют «бывшие», далекие от идеи мировой революции люди. Они действительно были «своими среди чужих, чужими среди своих». Возник даже термин «спецеедство».
А.А. Свечин отмечал, что с самого начала «я ощущал атмосферу недоверия ко мне, как к бывшему генералу, отчего возникало известное расхолаживание в сознании бесплодности моих усилий».