Вообразим, к примеру, что вы купили новый телевизор с весьма необычным таймером. Поставив его на определенное время, вы обнаруживаете, что он издает резкий свист, после чего телевизор включается. И это повторяется всякий раз. Можете ли вы заключить, что свист включает телевизор? Конечно же нет. Более логичным выглядит предположение, что устройство, вызывающее свист, в следующий момент включает телевизор. Включение вызывается не свистом, предшествующим ему, а какими-то электрическими импульсами, посылаемыми внутри телевизора. Заметим, однако, что телевизор все же мог бы включаться именно свистом, если бы в него был вмонтирован микрофон и другие устройства, включающие телевизор от свиста. Не разбирая телевизор, мы не можем узнать, как обстоит дело. Но если бы мы могли поэкспериментировать с ним, мы бы выяснили, что является действительной причиной. Мы могли бы сломать свисток и посмотреть, будет ли телевизор по-прежнему включаться. Проблема, однако, в том, что этот метод применим далеко не всегда — мы не всегда знаем, как разобрать вещи.
В случае влияния наших желаний на поведение речь, похоже, идет именно о такой ситуации. Мы не можем исключить, что наши действия вызываются вовсе не скоррелированными с ними желаниями, а какими-то нейронными процессами в мозге, онтологически реально отличными от желаний. Поэтому, наблюдая за корреляцией наших желаний и поведенческих актов, мы не вправе делать общий вывод о каузальном влиянии ментального на физическое. И мы не знаем, как отключить желания, чтобы проверить это. Что-то мы, конечно, можем отключить. Мы можем отключать, т. е. как бы выносить за скобки, сознание, и мы видим, что бессознательные поступки людей порой мало отличаются от сознательных. Но выключение сознания не равнозначно выключению ментального: не исключено, что подобные поступки все же сопровождаются ментальными процессами, бессознательными желаниями. К этому различению мы еще вернемся, пока же мы можем только констатировать, что, если обсуждение этого вопроса не выйдет на какой-то другой уровень, перспективы онтологии ментального будут очень туманными.
В самом деле, о какой онтологии ментального можно будет говорить, если мы не в состоянии прояснить вопрос о его каузальной действенности. Каузальные характеристики имеют ключевое значение для понимания онтологического статуса любой вещи, и хотелось бы все же разобраться в них.
К счастью, мы действительно можем выйти на другой уровень и придать рассмотрению нашего вопроса подлинно концептуальный характер. Возможность такого выхода связана с одной из важнейших черт ментального. Эту черту нередко именуют «приватностью». В непосредственном опыте мы могли бы и не замечать ее, потому что данность нам физических объектов не слишком отличается от данности нам наших ментальных состояний.
Но в этом самом опыте среди физических объектов нам встречаются живые существа. Допустим, мы видим шар-рыбу. В отличие от ситуации, когда мы, к примеру, рассматриваем мяч или воздушный шарик, мы будем склонны предположить наличие у этого ядовитого и опасного существа каких-то, пусть и самых примитивных, желаний и образов. Характерно, однако, что мы не можем быть уверены в их существовании. Дело в том, что мы не можем непосредственно наблюдать их в опыте — так, как мы можем непосредственно наблюдать окраску этой рыбы или чувствовать укол ее шипов. И даже если мы твердо верим в существование ментальных состояний у какого-то существа, мы далеко не всегда можем конкретно представить их, далеко не всегда можем вообразить, «каково это», по словам Т. Нагеля[41], быть им.
Конечно, если мы говорим о существах, подобных нам самим, о людях, то мы можем вообразить, каково это быть тем или иным человеком. Но из этого не следует, что мы непосредственно наблюдаем ментальные состояния этого человека, его убеждения, образы, эмоции и желания. Они все равно сокрыты от нас и являются предметом веры, а не непосредственного опыта.
Одним словом, мы допускаем существование ментальных состояний у других людей, непосредственно они не даны. Но из того, что они непосредственно не даны нам, не следует, что они вообще непосредственно не даны. Мы считаем, что они непосредственно даны их обладателю. В этом состоит важное отличие ментальных данностей от физических объектов: физические объекты, т. е. пространственные вещи, существующие независимо от нашего восприятия, могут, как мы верим, быть непосредственно даны многим людям, тогда как ментальные объекты — только кому-то одному. Это и означает, что они приватны: они существуют, но скрыты от глаз других людей.
41
Cm.: