Помылись, и Накано хватился часов. Он твердо помнил, что они были у него на руке еще в кабине, но друг уверял, что он забыл их в номере. Когда поднялись в номер, они подумали было, что ошиблись дверью, потому что девушек там не оказалось; но потом обнаружили в углу свою одежду, аккуратно развешанную горничной, и решили, что девушки тоже моются. Стали ждать, тем временем Накано тщетно искал часы. Прошло минут двадцать, им сделалось не по себе. Ночь была холодная, мытье разогрело их лишь ненадолго, и у них не попадал зуб на зуб. В конце концов друг Накано спустился в администрацию и узнал, что женщины вот уже полчаса, как ушли.
Тут Накано умолк, сцепил худые руки, потом подергал на себе твердый студенческий воротничок, как будто он его душит. Он не отрывал взгляда от ковра.
— Ну? — не выдержала наконец Синтия.
— Это оказались плохие девушки, — подвел итог Накано. — Я ошибся. Они были нечестные.
— Ясно. И что же вы сделали?
— Что мы сделали?
— Ну да. Вы пошли в полицию? Или вернулись в бар?
Накано изумленно на нее уставился.
— Нет, это не было возможно…
— Почему?
— Потому… — Он поперхнулся и стал еще несчастней.
— Вы боялись, что, если вы поднимете шум, вас отделают? — предположил Роберт.
— Может быть.
Эта японская уклончивость их всегда бесила. Сколько раз они ему вдалбливали: «Накано, ну что это за ответ, скажи — нет, или — да, или — не знаю».
Наверное, его удержал не страх перед расправой, а что-то другое; позже, в постели, обсуждая происшествие, они решили, что тут самолюбие: каким дураком он выглядел бы в полиции, а потом в глазах посетителей и подавальщиц, докладывая о том, что его надули. Лучше уж тихо исчезнуть и дотянуть месяц без денег и без часов. Но Синтия с Робертом всучили ему еще пять фунтов, а Роберт дал поносить свои старые часы.
Накано впервые увидел Бетти Уокер спустя несколько недель, когда Пью устроили читку в лицах «Приема с коктейлями»[15], в которой она приняла участие. Американское миссионерское общество направило Бетти в Японию преподавать английский в одном христианском университете, где ее сочли странной особой после того, как она отказалась жить при университете и сняла две комнатки в трущобах за вокзалом. Кое-кто из коллег этим восхищался, остальные ее осудили. Ей было двадцать шесть лет, и если б она меньше ела и больше следила за собой, она, возможно, оказалась бы хорошенькой.
— Не понимаю. Наверное, она все-таки моется, — высказалась Синтия после первой встречи.
— Моется или нет, но явно лоснится, — поддержал Роберт. — Ей надо либо похудеть, либо расставить платье.
Читая роль, Бетти сидела раскорякой, подавшись вперед, и солнечный луч золотил густой пух над ее верхней губой и по контуру подбородка. Время от времени она подносила к ноздрям платок, но вместо того чтоб высморкаться, шмыгала носом, видимо, из уважения к японцам, которые считают неприличным сморкаться на людях. У нее был приятный голос, хрипловатый на верхних нотах, и пухлые, мальчишеские руки с тщательно обгрызенными ногтями. Она взялась за роль Селии, удивив уверенностью и хваткой остальных чтецов.
Накано не отрывал от нее глаз во время чтения; правда, кроме нее, никто этого не замечал; когда она встала прощаться, он бросился к ее велосипеду и скатил его с крыльца.
— Спасибо, — сказала она. — Как мило. — Она подарила его улыбкой.