Ночью в комнатёнку, где было зябко даже под колючим пледом, пробралась с недвусмысленным намерением пьяная Валька. Ёрзала, ввинчивалась под одеяло, проталкивалась сквозь протестующие Юрины руки. Её икры были ледяными, твёрдыми и шершавыми, как кора. Валька называла Юру по-русски «вкусненьким» и сквернословила по-якутски, когда он сумел вытолкать домогательницу в коридор. После Юра долго стоял с колотящимся сердцем, упёршись спиной в дверь. Слушал, как по другую сторону скребётся, скулит и жалится истосковавшаяся душа. Так и не выспавшись, наутро продолжил поиски.
Под вечер ему повезло.
К нему, понуро бредущему вдоль реки и сшибающему ногой в промёрзшем ботинке верхушки сугробов, подошла старуха, утопающая в шубе по губы.
— Айсена ищешь?
— Ищу, — встрепенулся Юра.
— На зимовье ушёл.
— Как это?
Старуха молчала. Юра опомнился, суетливо полез в исхудавший рюкзак за водкой.
— Когда приходит зима, Айсен идёт в леса, — плавно завела старуха, глядя на изломанную берегами полосу льда. Огромные зрачки делали её глаза чёрными, как у жука. — Редко в Алын приходит. Пока снег не сойдёт, остаётся в лесах. Там его избушка.
— Как его найти? — выпалил Юра, протягивая бутылку.
Старуха не спешила принимать «пшеничную».
— Вон тропинка, — махнула она тяжёлой от шубьего меха рукой в сторону леса, где стена сосен, угрюмых часовых, расступалась для каждого смельчака… или безумца. «А есть ли разница?» — задался Юра вопросом. — Снега пока мало, сильно не занесло. По льду быстрее, но ты не знаешь, где свернуть. А показывать тебе никто не станет.
— Спасибо! — поблагодарил Юра пылко. — Возьмите, вот…
Якутка оттолкнула подношение рукой в варежке.
— Себе оставь. Я не беру ничего у тех, кто не вернётся.
— Что?
— У мертвецов, бэдик1.
Он сунул поллитру в карман пальто. Пусть и зимнее, оно грело скверно, но сейчас Юру колотило не только от холода.
— Я вернусь, — ответил он убеждённо.
Старуха выгнула бровь, и Юра подумал: «Кажется, впервые за два дня я вижу мимику».
— Другие то же говорили, — произнесла старуха значительно. Юра почувствовал, как всё внутри оборвалось и ухнуло вниз, словно в лифте с оторванным тросом.
Только что с того? Он зашёл слишком далеко, чтобы отказываться от задуманного.
— Может, возьмёте консервы? — У него осталось ещё по банке тушёнки и сгущёнки.
Якутка молча развернулась и поплыла прочь по берегу, будто не касаясь земли.
— Это правда, что про него говорят? — крикнул Юра вслед. — Что он… бессмертен? И про… остальное?..
— Всё правда, — не останавливаясь, отозвалась женщина. На миг Юра увидел её молодой и статной, преобразившейся под мутной линзой сурового первобытного неба.
— Спасибо, — сказал он уходящей.
— За такое не благодарят. Бэдик.
Когда он возвращался на постой, от забора возле барака отлепились две согбенные тени. Одна приставила к его подбородку нож, здоровенный — чисто сабля. Вторая тень стянула со спины Юры рюкзак. От теней пахло спиртом и солёной рыбой. Тиская добычу, они растворились в подступающей ночи.
Юра почти не расстроился. Кошелёк и документы лежали во внутреннем кармане пальто.
И он добыл информацию.
Ночью он не спал, ожидая второго визита Вальки — её одинокого голода, её безобразно шершавых пяток. Не дождавшись, до рассвета оделся, на цыпочках вышмыгнул из комнаты, покинул хибару и решительно зашагал по-над берегом — туда, где сосны расступались перед смельчаками и безумцами.
***
Юра кричит. Его глотка — выжженная пламенем преисподней пещера, его сил хватает лишь на дрыганье головой, поэтому он кричит без звука. Кричит про себя.
— Вот-от-от-от-от, — Пал Пот ободряюще хлопает его по щеке. Юра косится, видит шляпку гвоздя, кривой поганкой вырастающего из кисти правой руки, и забывает дышать. — Передохнул? Ты скажи. Кивни там или моргни. — Сама забота.