Средневековый роман и повесть

Как мне передавали,
Такого не знавали!..
…Вдруг видит рыцарь: с тех высот,
Числом не меньше пятисот,
В плащи одеты огневые,
В долину скачут верховые.
То, как молва передала,
На журавлей охота шла
И на другую птицу…
(Быль или небылицу
Преданье донесло до нас, —
Гадать не следует сейчас:
Занятье бесполезное.
Но, господа любезные,
Вы, те, кто глуп и кто умен,
Рассказ свой из седых времен
Я продолжать не стану,
Коль к моему Гавану
Сочувствие вас не проймет.
Надеюсь, всяк меня поймет…)
Вот ужас-то! Вот страх-то!
Гаван увидел Вергулахта,[236]
Отважнейшего короля,
Кем эта славилась земля.
Он на арабском скакуне,[237]
В испанской взятом стороне,
Охоту возглавляет.
Лицо его пылает.
Он солнца жаркого ясней.
При этом он потомок фей
С предгорья Феймургана…[238]
Он поразил Гавана,
К нему с приветом обратясь,
Безмерным сходством: отродясь,
Здесь князя не знавали,
Кто был бы так похож на Парцифаля…
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Король, как я уже заметил,
Гавана ласково приветил:
«Вы долго пробыли в пути,
И я прошу вас провести
Ночь в нашем доме без заботы,
Пока я не вернусь с охоты…
Итак, с прибытьем! В добрый час!
Гостеприимно встретит вас
Сестра моя — Антикония…»
(Увы, рассказывать начни я,
Каким был королевский дом,
Какой оказан был прием,
Что ел и пил наш юный витязь, —
Вы крайне удивитесь!..
Творцы сказаний, песен, саг
Не могут описать никак
Блеск королевского приема!
Искусство это им незнакомо…
Гартман фон Ауэ тот на что ж
Для данных случаев хорош,
Но даже он едва ли
Расскажет, как встречали
Гавана… Ну, и потому
Мне придется самому
Сии описывать событья…
А вы меня не торопите!..
Коль неохота слушать вам, —
Другому слово передам
И слух ваш не обижу…
Но вы добры, я вижу,
К Гавану, другу моему,
Что дорог сердцу и уму…)
Итак, въезжает отпрыск Лота
В дворцовой крепости ворота.
Рыцаря встречает там
Прекраснейшая среди дам,
Та, что и царственна была,
И, вместе, женственно мила.
Сплелись в ее обличье
И нежность и величье…
Ее Антиконией звали…
О нет! Я, думаю, едва ли
Ее достойно опишу,
О чем вас упредить спешу.
Жаль, бедный Фельдеке скончался:
Ведь он, бывало, отличался
Уменьем создавать портрет
Прекрасной дамы в двадцать лет…
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Она Гавана приглашает
В дворцовый зал и вопрошает:
«Какие приказанья есть?
Исполнить их сочтем за честь.
О, сердце я свое украшу,
Когда исполню просьбу вашу
И буду тем навек горда:
Ведь вас мой брат прислал сюда!
Так, рыцарь, требуйте же смело
Все, что угодно!.. Я б хотела
Облобызать вас в знак привета…
Вам не претит условность эта?..»
О нет! Нисколько не претит!
Клянусь: особый аппетит
Пухлые губы ее вызывали,
Что жгли, пылали, зазывали.
Гаван, к устам ее припав,
Едва рассудок не потеряв,
Успел смекнуть, что губы эти
Не о дворцовом этикете
С его устами говорят…
Весь нетерпением объят,
Он к ней придвинулся поближе
И голову склонил пониже,
Промолвил слышные едва,
Но всем знакомые слова
О страсти, о любовной муке,
О невозможности разлуки,
О том, что мучим он тоской
И потерял навек покой…
И хоть Гавана страсть терзала,
Антикония отказала,
И это — просьба и отказ —
Здесь повторялось много раз…
Дама начала сердиться:
«Вы преступаете все границы!
Угомонитесь, бога ради!
Покойный Гамурет — мой дядя —
Всю жизнь Анфлисой дорожил…
Но большего не заслужил,
Чем благосклонное вниманье.
А вы за краткое свиданье
Все захотели сразу взять!..
Не знаю даже, как вас звать,
Еще мне неизвестно, кто вы!
Ах да! Вы умереть готовы…
Но кто вы?..» — «Скрою до поры.
Отец мой — брат своей сестры…
И все. Пока — ни слова боле.
Не по своей молчу я воле.
Потом узнаете вы сами…»
И вновь прильнул он к дивной даме…
Погасли свечи и огни,
В сумраке они одни.
Он ей под платье сунул руку…
И оба испытали муку,
И что бы тут произошло,
Благоразумию назло,
Вам надо пояснять едва ли.
Но… тут влюбленным помешали!..
Все обернулось вдруг бедой!..
Ворвался в комнату седой
Или, вернее, сивый
Паладин спесивый.
Гавана тотчас он узнал,
Его по имени назвал
И средь глубокой ночи
Взревел что было мочи,
Гавана оскорбленьем зля:
«Вот он — убийца короля!..
О, вам, наверно, мало,
Что короля не стало!
Вы чуть не совершили
Над дочерью насилье!..
Готовьтесь с жизнью распрощаться!..»
«Увы, придется защищаться, —
Гаван Антиконии рек. —
Безумный этот человек
С ним в бой меня вступить заставил…
Но жаль, я меч внизу оставил…»
…Вдруг боевой раздался клич.
Гаван смог вовремя постичь,
Что жители сюда бегут
И что сейчас его убьют
В неистовстве слепого гнева…
Тут светлая сказала дева:
«Укроемся в одной из башен,
И, может быть, не так уж страшен
Нам будет натиск черни бешеной,
На жажде мщения помешанной!..»
…Меж тем со всех окраин града
На крепость движутся отряды:
Здесь и герои паладины,
И злобные простолюдины,
Мастеровые и купцы,
Седые старцы и юнцы…
Бушуют город и предместья.
Все просят, алчут, жаждут мести…
Поняв, что другу смерть грозит,
Антикония говорит,
К штурмующим воззвав с балкона:
«Он здесь находится законно!
Ступайте с миром! Он мой гость!..»
Еще сильней взыграла злость:
Толпа, как разъяренный зверь,
Бежит по лестнице, чтоб дверь
Взломать… Но тут наш друг любезный
Взамен меча засов железный
Рукой могучею берет
И обезумевший народ
По спинам лупит хорошенько,
И кубарем, через ступеньку,
Штурмующие покатились.
А тех, кто не угомонились,
Тяжелой шахматной доской
(Что оказалась под рукой)
Разгневанная королева
Направо лупит и налево…
О, гляньте! Чудо, в самом деле!
То не каменья полетели
На тех, кто злобен чересчур,
А глыбы шахматных фигур:
Ладьи, и ферязи, и пешки…
Противник отступает в спешке!
От стен отхлынула толпа.
Носы, а то и черепа
У многих перебиты…
Нет никакой защиты!..
Так от погибели и зла
Дева рыцаря спасла,
Так, проявив любовь и жалость,
По-рыцарски она сражалась,
Так подтвердилось вновь и вновь,
Что чудеса творит Любовь…
. . . . . . . . . . . . . . . . . .