========== Часть 1 ==========
***
Осень в этом году была на удивление теплая, если не сказать жаркая. Оливер рассеянно рассматривает грузные белые облака, валяясь под большим дубом. Учеба еще не успела толком начаться, а Перси уже нудит над учебниками, сидя рядом с ним в высокой траве. После обеда отменили уроки, и парни выбрались к озеру немного погреться.
Оливер все лето летал, строил планы, схемы атак и разрабатывал тактику, а когда вернулся в Хогвартс, окунулся в странную, даже немного дикую для него, апатию. Нет, все, вроде бы, осталось по-прежнему, вот только играть и летать теперь хотелось чуточку меньше. Может быть из-за слизеринцев – они, как обычно, ведут себя слишком нагло. Может быть из-за наступающей осени, хотя он и не может пожаловаться на сезонную рефлексию. А может быть дело в одном конкретном человеке…
Он рассматривает густые заросли Запретного леса на другом берегу озера, вдыхает плотный, терпкий запах трав и листвы и все никак не сможет взять себя в руки. Встать, свободно расправить плечи и упрямо взглянуть вперед. Хочется еще немного полежать вот тут, понудить вместе с Перси и дождаться, наконец, когда желание полета вернется, и мышцы начнет приятно тянуть в предвкушении. Чертовых слизеринцев он выкинет из головы и завтра же пойдет к Макгонагалл с расписанием тренировок. Пусть делают, что хотят, но они начнут в ближайшее время.
Когда появилась эта «квиддичная» зависимость, он и сам не знал. Поначалу фанатеть было легко и интересно, но с каждым годом увлечение все больше покоряло сердце. И постепенно приходило понимание, что к этой любви прилагаются еще и серьезные испытания на выдержку, ум, логику и, особенно, силу воли. И учиться, и тренироваться, и играть было тяжело. Но это была приятная нагрузка. Даже когда их команда проигрывала, он вместе с болью чувствовал удовлетворение: он выложился на все 100, он сделал все, что мог и умел, даже если этого было недостаточно, но он ни разу не опустил руки. А это значит, что он может еще, может лучше и больше. И он шел и делал: тренировался до седьмого пота, гонял команду, составлял схемы, и все больше и больше погружался в это сумасшествие. А когда понял, насколько увяз, то уже не мог и не хотел что-то менять. Квиддич стал для него всем.
Спина затекает, и какой-то вылезший не к месту корень тычется в больное ребро. Оливер немного меняет позу, устраиваясь боком, и выхватывает сонным взглядом левую коленку Перси. По ней ползет маленькая ярко-салатовая гусеница. Он протягивает к ней указательный палец, и она охотно продолжает свое путешествие по его ногтю.
– Львиный прайд на отдыхе? – слышится за спиной глумливый голос, и Оливер недовольно оборачивается. – Какая пасторальная картина.
– Зависть – плохое чувство, Монтегю, – ехидничает Оливер в ответ. – Будь добр, выгуливать своего тролля подальше, чтобы эту самую картину не испортить.
– Я щас кому-то рожу испорчу, – рычит на это Флинт и тянется к подобравшемуся Вуду.
– Опять за старое, – недовольно бурчит Перси, проснувшись. Он неторопливо поднимается и подхватывает учебники. – Оливер, я пошел.
– Катись колбаской, – вяло кивает Монтегю, так как Вуд и Флинт уже ни на что не обращают внимания, сцепившись намертво, катаясь по траве и дубася друг друга. – Голубки, вы бы постеснялись при всех-то.
– Чего?! – в два голоса рявкают они, на миг переводя взгляд на Грэхема, и тот устало зевает.
– Того самого, – он разворачивается к замку.
Скучно, скучно. Вылазка на окраину Запретного леса прошла почти безрезультатно. Никаких ягод они не нашли, хотя Хагрид распинался о них направо и налево. Видать, перепутал что-то. Но зато Грэхем поймал еще одну бабочку в свою коллекцию.
– Потопали, Марк, мне еще обход делать, – он рассеянно крутит значок старосты, прицепленный к нагрудному карману рубашки. – Потом его добьешь.
– Вот-вот, проваливай, троллина, – бурчит Оливер, и тут же получает хук слева, а Флинт удовлетворенно разворачивается следом за другом.
– Чертов псих, – негодует гриффиндорец, пытаясь убрать с рубашки пятна крови. Этот придурок опять расквасил ему нос. Но он тоже неплохо залепил ему под глаз – синяк будет. Жаль, Перси со своими знаниями всех нужных юным горячим подросткам заклинаний уже ушел.
– Не скучай, Бэмби, – рыкает Флинт и догоняет Монтегю.
А Вуд в остервенении сжимает кулаки. Бэмби, чертов олененок Бэмби! Как смешно! С чего вдруг тот дал ему это прозвище? За красивые глаза, не иначе. И за гибкое, ловкое тело. Олень, блин! А его самого иначе, как троллем и не назовешь. Тупой, бешеный псих без тормозов.
Монтегю слушает отдаленные чертыхания и уже привычно поражается. Эти двое вводили его в ступор. Со своим, почти болезненным, пристрастием к квиддичу они были готовы разорвать соперника даже вне поля. И с каждым годом противостояние только ожесточалось. А может быть, квиддич – не единственная причина? Он флегматично размышляет над этим, разглядывая наливающийся синим заплывший глаз Флинта, идущего рядом. Как бы ни было, но, Мерлин свидетель, ни к чему хорошему это не приведет.
***
Эти стычки стали обыденностью. Ритуалом, который курсы перенимали друг у друга каждый год. Все обучение проходило под эгидой соперничества и взаимной неприязни. Но для Оливера они стали какими-то сугубо персонифицированными. Все из-за Маркуса Флинта, будь он неладен. Они не только играли друг против друга, а как будто боролись не на жизнь, а на смерть. Но вместе с тем, где-то глубоко-глубоко внутри, признавали силу и умения соперника. Даже когда Слизерин праздновал очередную победу, и на лице Флинта расползалась самая мерзкая и противная ухмылка, Оливер знал, что победа досталась тому самой нелегкой ценой. И Маркус это тоже знал. Даже когда они играли грубо, нечестно и откровенно бездарно, они не теряли целеустремленности и всегда добивались своего. И это знал Оливер. И это не давало ему сдаться, заставляя ночи напролет зависать над книжками по квиддичу и загонять команду при любом удобном случае.
Слизеринцы же как будто делали им одолжение, каждый раз выходя на поле. И выигрывали, используя самые мерзкие ходы. Ударить противника побольнее, наполнить его сердце разочарованием и горечью. Чем не достойная цель? Флинту она более чем нравилась. Особенно, когда побежденная команда уходила в раздевалку, и их капитан шел последним, опустив голову в почти что отчаянии. О, оно определенно того стоило. Монтегю мог сколько угодно смеяться над ним по этому поводу, но он не собирался проигрывать этому хиляку с большими карими глазами, как у мелкого рогатого.
Но Грэхем не просто смеялся. Наблюдая за таким яростным противостоянием, он все больше и больше убеждался, что такое крепкое и сильное чувство не только взаимно, но и будет разделено. Пару лет он просто развлекался, участвуя во всех этих стычках и конфликтах. А с приходом в команду гениального Поттера, взаимная ненависть вышла на новый виток, и он предпочел отступить, наблюдая и оценивая ситуацию. Здесь, возможно, стоит действовать более тонко и брать гриффиндорцев не только грубой силой и напором, но и хитростью. А еще взять в расчет гормональную бурю пубертатного периода, когда душевые все чаще и чаще заняты, а неудовлетворенное желание выливается в усиленные тренировки. У него складывается впечатление, что Флинт, раз за разом выбивая пыль из гриффиндорского капитана, волей-неволей, неосознанно подводит Вуда к иному воплощению их страстной ненависти. Наблюдая эти валяния в траве и удары в полсилы, он начинает подозревать, что еще немного и возня превратится в объятия, а укусы – в поцелуи. И насмешка не заставляет себя ждать. Ему даже завидно в какой-то момент, если он не ошибся с перспективой. И он даже высказывает это предположение вслух, на обратном пути к замку. На что тут же получает болезненный тычок в бок.
– Следи за словами, Грэх, – возмущается Маркус, но как-то уж слишком деланно. – Сдался он мне…
– О, так не этого Вуда ты зовешь по ночам, а какого-то другого? – подкалывает его Монтегю.
– Врешь ты все, – Флинт и злится и пугается такого заявления – а вдруг правда?
– Естественно, вру, – смеется тот. – Ведь я и так видел, как ты на него дрочишь.