Нет необходимости перечислять всех тех, кому Стаций посвящал свои стихотворения, вошедшие в «Сильвы». Но совсем обойти вниманием «Сильвы» тоже нельзя. Благодаря этому сборнику мы можем представить Стация и его окружение и можем отчетливее сформулировать тезис, важный и для понимания «Фиваиды». Стаций, несомненно, не был свободен от обязательств и обязанностей своего времени и круга. Но никогда они не были для него определяющими и сковывающими. Частный человек и поэт, Стаций здесь — в частной жизни и поэзии — находит свою свободу, здесь ощущает себя независимым. Его талант сочетался со счастливым характером, чуждым мелочной амбициозности, не исковерканным семейной и светской жизнью. Стаций питал нежную сыновнюю привязанность и благодарность ученика к своему отцу; у него были сердечные отношения с женой — первой слушательницей «Фиваиды»; его отличало чувство собственного достоинства, осмотрительность и лояльность к вышестоящим и покровителям, искренность в отношениях с друзьями. Но, самое главное, у Стация была твердая уверенность в том, что высокая поэзия существует и что именно здесь он — несмотря ни на какие внешние обстоятельства — может полно раскрыть свою душу и обессмертить свое имя. Хранить такую уверенность во времена Стация было непросто, — вспомним насмешки над Стацием Марциала, одного из его талантливейших современников. Но давала эта уверенность очень много.
Бывают эпохи, когда о том, что происходит здесь и теперь, нельзя говорить открыто; бывают другие — когда можно. Но и в те, и в другие эпохи существует и никому не подчиняется та вечная область человеческого Духа, в которой расцветает искусство. Хвалители и хулители своего времени, только им и живущие, уже для ближайших потомков начинают представлять антикварный, исторический интерес, а отношение подлинного художника к своему времени всегда опосредовано его причастностью к тому, что времени неподвластно. Эпическая поэзия в античности в самой высокой степени обнаруживала эту причастность к надвременному, но тем больше требований предъявляла она к эпическому художнику. Не случайно Гомер и Вергилий величались «божественными»: их способность создавать то, чего никогда не было, а вернее, открыть то, что было всегда, — казалось, превосходит человеческую.
Пойти вслед Гомеру и Вергилию и создать эпическую поэму, уступающую только им, — такова была задача Стация, и он трезво ее оценивал. Прежде всего нужно было решить: изображать войну или героя. Вергилий уже однажды объединил эти две задачи («Брань я и мужа пою…»); поэтому Стаций обращается непосредственно к опыту Гомера: в «Фиваиде» изображает войну; а «Ахиллеида» должна была поведать о герое.
Итак, по примеру Гомера, сначала написавшего «Илиаду», Стаций решает начать с войны. У Вергилия не было сомнений, какого героя и какую войну изображать: на его глазах сбывалось пророчество Гомера об Энее («Илиада», XX, 307—308 в пер. Н. И. Гнедича: «Будет отныне Эней над троянами царствовать мощно, он, и сыны от сынов, имущие поздно родиться»), и он описывал утверждение троянцев в Италии. Стаций же был далек от восторженного отношения к Риму его времени. Все то, к чему пришел Рим, было предопределено в миг его основания: Город был основан братоубийцей, и получил его имя[19]. Но римская история в чистом виде не занимала грека Стация, он не хотел состязаться с Эннием. Еще раз подчеркну: образцом для пишущего латинский эпос Стация был Вергилий, но его соперником — почитаемым и любимым — был Гомер. Но в таком случае лучшего сюжета, чем смертельная вражда между сыновьями Эдипа и поход семерых вождей против Фив, пожалуй, не нужно искать: его популярность не уступает Троянской войне, он дает возможность вывести яркие характеры — как мужские, так и женские — и предполагает изображение героев до войны и во время сражений. Он свободен от прямолинейных намеков на современность, но своей мрачностью и чудовищностью преступлений, лежащих в его основе, не может не вызвать горьких размышлений о ней. О походе Семерых писал Антимах, но его изложение слишком растянуто и невыразительно: его можно не принимать в расчет. Сюжет прост: братья Этеокл и Полиник бросают жребий, первым правит Этеокл, Полиник покидает Фивы и находит пристанище в Аргосе; через год Этеокл не отдает престола, семь вождей выступают в поход и под Фивами погибают, — все за исключением старшего, — царя Аргоса Адраста. Последними гибнут Этеокл и Полиник. Трон занимает Креонт.
19
Луканом эта мысль сформулирована так:
…Ты сам своих бедствий причина, Рим…
…Роковых не ищите примеров
У чужестранных племен и в веках давно миновавших.
Братскою кровью у нас забрызганы первые стены.
Но ни земля, ни моря в то время предметом раздора
Не были: этих владык их тесный участок поссорил.
(Лукан. «Фарсалия», I, 84—85: 93—97; ср. Стаций. «Фиваида», I, 144—151).