братом беда: инахийским копьем ужаленный Гемон
стонет, насилу его из самой средины сраженья
730 меж разъяренных рядов, когда уж, казалось, аргосцы… —
впрочем, я медлю. Иди и его поддержи, и прикажешь
людям: пускай осторожней несут; а я за искусным
раны сшивать и поток останавливать крови последней
Аэтионом спешу". — И с тем убежал, не докончив
речи своей. Родителя дух, окутанный мраком,
ясности чувства лишил: в сомненьях любовь заметалась,
страхи — друг с другом в борьбе, но Парки толкают поверить.
А между тем к разбитым вратам спешащие рати
буйный ведет Капаней просторами бранного поля:
740 конников крылья ведет, ведет он и пешие копья,
и колесничный ведет отряд, попирающий трупы;
башни высокие сам колеблет каменным градом,
всадников сам во главе, сам кровопролитьем дымится;
взвихрив летучий свинец, рассеивает всё новые раны,
или, напрягши плечо, копье запускает высоко:
и ни одно, устремясь на кровли домов, не вернулось,
воина не поразив и не обагрившись убийством.
И не Ойнида уже, ни Гиппомедонта не числит
в мертвых пелопова рать, — ни пророк не погиб, ни аркадец:
750 словно их души слились в одну и в едином восстали
теле, — так всё он полнит собой. Его не колеблет
возраст, убор, красота: сколь бьющихся, столь и молящих
он, разъярившись, разит. Ни противостать, ни ответить
он не дает никому, — доспех разъяренного битвой,
грозный шишак и шелома чело[78] страшат издалёка.
А между тем на вершине стены[79] Менекей благочестный —
и боговиден уже, и ликом возвышенно светел,
словно на землю сейчас сошел он с небесного свода —
стал, узнаваем легко, поскольку он был без шелома,
760 и, обозрев человеков ряды, вскричал громогласно,
бранное поле призвал и потребовал битве затишья.
"Боги, владыки боев, и Феб, дозволивший славной
гибелью мне умереть, — благоденствие Фивам даруйте:
я заслужил, я его — не торгуясь — выкупил кровью.
Вспять обратите войну и в пленную Лерну вгоните
войска остатки, и пусть от презренных питомцев, несущих
раны в трусливой спине, сам Инах-отец отвернется.
Смерть восполняя мою, возвратите тирийцам их храмы,
пашни, дома, супругов, детей. И — коль жертва угодна,
770 коли пророка, словам я внял бестрепетным слухом
и подчинился, когда никто еще в Фивах не верил, —
всё это ради меня амфионовым стенам воздайте
и, умоляю, отца обман мой простить убедите".
Рек и блестящим мечом необыкновенную душу,
рано презревшую плоть и давно тосковавшую в теле,
вырвал, ее сокрушив, вожделенную, раной единой.
Башни кровью своей окропил и стены очистил[80],
сам же удал бойцов посреди и всё еще дланью
меч сжимал, а стремился упасть на свирепых ахейцев.
780 Но подхватили его Благочестье и Доблесть и плавно
труп донесли до земли, — а уж юноши дух той порою
перед Юпитером встал и венца среди звезд домогался.
Вот уже, в город забрав беспрепятственно тело героя,
радостный люд проносит его (отступил из почтенья
сам танталидов отряд): многочисленным юношей строем
поднятый, шествует он, и в веселии благоговейном
все величают его Амфиона и Кадма превыше
града зиждителем. Те — венками, другие — красою
вешнею[81] члены его покрывают и в доме отцовом
790 чтимое тело кладут. Хвалы расточив, вспоминают
битвы, и — гнев победив[82] — стенает со всеми родитель
горестный, и, наконец, черед материнским рыданьям:
"В жертву ли Фивам тебя, о славное чадо, жестоким
и на закланье ужель я — как нищая мать — воспитала?[83]
В чем же нечестье мое, и за что я богам ненавистна?
В браке чудовищном я воротившееся порожденье
не допускала к себе, не рожала внуков от сына.
Что же с того? Сыновей Иокаста имеет и видит
их — и вождей, и царей; а мне — за распрю расплата
800 лютая, чтобы — тебе это по сердцу, молний создатель! —
дети Эдипа могли диадемой друг с другом меняться!
Небо винить иль людей? Но ведь ты, Менекей беспощадный,
первым ты поспешил угасить злосчастную матерь!
К смерти откуда любовь и священное это безумье?
Как я смогла понести и настолько несхожий со много
плод на беду породить? — Нет, марсов дракон, без сомненья,
дедова пашня, бойцов породившая новых, виновны:
духа прискорбный порыв, и неистовый Маворс отсюда,
и безразличье ко мне. Собой самочинно загублен,
810 ты против воли Судеб вторгаешься к теням печальным!
Я-то данайцев боюсь и страшусь капанеевых копий, —
вернуться
Стих 755 …шелома чело… — Ср. Гомер. "Илиада", XVI, 70.
вернуться
Стих 756 …на вершине стены… — обращенной к Дирке, возле которой была пещера дракона; ср. Еврипид. "Финикиянки", 931, 1009, 1315.
вернуться
Стих 777 …и стены очистил… — Самоубийство Менекея имело сакральный смысл очистительной жертвы, принесенной городу ("башням и стенам").
вернуться
Стих 787-788 …Амфиона и Кадма превыше… — Кадм основал Фивы, Амфион окружил их стеною, а Менекей своей жертвой сохранил, когда они уже должны были пасть под натиском врагов; красою вешнею… — отдельными цветами; ср. Апулей. "Метаморфозы", II, 16; IV, 29; X, 32.
вернуться
Стих 791 …гнев победив… — Ср. XI, 264 слл.; 288 слл.
вернуться
Стих 792-814 …черед материнским рыданьям… — Ср. плач матери Эвриала у Вергилия ("Энеида", IX, 473 слл.); В жертву ли Фивам тебя… я — как нищая мать — воспитала? — Имеется в виду обычай галлов приносить человеческие жертвы, для которых избирали беднейшего из членов общины и кормили за общественный счет в течение года (Сервий. Комментарий к III, 57 "Энеиды" Вергилия; ср. комментарий Лактанция к этому стиху: "Очищать обычай человеческими жертвами — обычай галлов…").