Германия объявила войну России и Франции; Великобритания объявила войну Германии[673]. Германские должностные лица посредством хитрых пропагандистских приемов ухитрились подать вступление Германии в войну как вынужденный ответ на «агрессию» со стороны России, которая первой начала мобилизацию[674]. (Впоследствии Сталин, к большому несчастью, придерживался общепринятой точки зрения, согласно которой всякая мобилизация, даже объявленная в качестве меры сдерживания или самообороны, неизбежно ведет к войне[675].)
К исполнению был принят, по крайней мере на первых порах, и план лорда Дезарта, несмотря на то что финансовые группы, министерство торговли и прочие заинтересованные круги решительно выступали против этой большой стратегии. Однако утрата уверенности в июле 1914 года вызвала грандиозную финансовую панику: лондонские банки начали отзывать краткосрочные займы и избавляться от гигантских запасов векселей, ввергнув лондонский рынок в ступор; процентные ставки подскочили. В Нью-Йорке европейские инвесторы отказывались от американских ценных бумаг и требовали платежей золотом. Впрочем, вследствие угрозы войны страховые ставки взлетели так высоко, что морские перевозки золота прекратились, несмотря на то что глобальная финансовая система держалась на этом металле. «Еще до того, как прозвучал первый выстрел, еще до того, как началось уничтожение материальных ценностей, распалась вся мировая сеть кредита, — осенью 1914 года отмечал исполнительный директор фирмы Lazard Brothers. — Биржа закрылась, учетный рынок умер <…> по всему миру остановилась торговля; деньги были в дефиците; у Банка Англии наблюдались проблемы с ресурсами». Нейтральные США не потерпели бы того, что Великобритания в ходе конфликта с Германией разрушит глобальную экономическую систему. Вскоре британское правительство отказалось от попыток разом сокрушить германскую экономику и вместо этого стало постепенно вводить импровизированные меры экономической блокады. Из этого ничего не вышло. Трансокеанский поток предназначенных для Германии товаров и сырья, финансируемый британскими банками и перевозимый на британских судах, только возрастал[676]. Вместе с тем Британия отправила на континент сухопутную армию.
Мировая война казалась неизбежной. На протяжении десятилетий правящим кругам Германской империи не хватало элементарной осторожности в отношении обретенного ими могущества; империалистической Британии не хватало дальновидных, умелых лидеров, способных смириться с германским могуществом и тем самым обуздать его. Сербские террористы замышляли убийства, невзирая на последствия. Австро-Венгрия, лишившись наследника, сделала ставку на смертельную схватку. Германские правящие круги старались поддержать своего единственного союзника, осажденную Австрию, в то же время не испытывая принципиальной уверенности в способности выиграть гонку вооружений с великими державами, окружавшими Германию, особенно со слабой Россией, чьи военные возможности возрастали день ото дня, и потому разработали оборонительный план, предусматривавший захват всей Европы[677]. Россия рисковала всем — и вовсе не из-за сомнительных панславянских интересов в Сербии, а из-за того, что неспособность защитить Сербию подорвала бы российский престиж[678]. И, наконец, Великобритания и Германия не сумели сговориться и в последний момент заключить двустороннюю сделку за счет России, несмотря на такую попытку. (Но подобные намерения сохранялись у обеих сторон.) И если всего этого было недостаточно, на дворе стояло лето: начальник Генштаба фон Мольтке уже во второй раз за сезон отправился в продолжительный отпуск на воды лечить больную печень — на этот раз уехав на месяц в Карлсбад, откуда он должен был вернуться лишь 25 июля; германский гросс-адмирал Альфред фон Тирпиц находился на водах в Швейцарии; начальник австро-венгерского штаба, фельдмаршал барон Франц Конрад фон Гётцендорф, уехал с любовницей в Альпы; германский и австрийский военные министры тоже взяли отпуск[679]. Важную роль в этом марше навстречу Армагеддону сыграли и дополнительные структурные факторы — переоценка возможностей военного наступления[680]. Но если бы у Петербурга имелись неопровержимые доказательства причастности сербской разведки к убийству эрцгерцога, то честь царя, возможно, была бы задета настолько, что он бы отказался оказывать Белграду военную поддержку[681]. Если бы Принцип не проявил упрямства и отправился бы домой после того, как они с сообщниками провалили покушение, или если бы шофера эрцгерцога уведомили о новом маршруте, мировой войны, возможно, удалось бы избежать. Как бы то ни было, решение о начале войны всегда принимают политики, даже в тех случаях, когда эти политики не только определяют судьбу военных структур государства, но и сами вскормлены ими. В 1914 году политики, военные, а главное, правители всей Европы — за немногими исключениями (проницательный Петр Дурново, неуклюжий Эдвард Грей) — зарились на чужие территории и позиции и верили (или надеялись), что война решит все их международные и внутренние проблемы и придаст новый импульс их правлению, полагая, что как раз сейчас настал самый подходящий момент[682]. Иными словами, когда такие случайности, как поворот машины не в ту сторону на улицах Сараево, поставили перед горсткой людей выбор между мировой войной и миром, те, поколебавшись, выбрали войну, в той или иной степени рассчитывая поддержать государственный престиж, обеспечить расширение территории государства и вдохнуть новую энергию в правящий режим[683].
673
В соответствии с заключенным в октябре 1907 г. соглашением, вступившим в силу 26 января 1910 г., международное право требовало объявлять войну перед тем, как начинать военные действия.
674
«[Германское] правительство, — с одобрением записывал в дневнике начальник военно-морского кабинета, — весьма успешно сумело выдать нас за жертв нападения»: Berghahn,
675
А. Дж. П. Тейлор дал этим событиям знаменитое определение «война по графику», несправедливо возложив вину на мобилизацию и даже утверждая, что ни одна из великих держав не стремилась к войне: Taylor,
676
У британского правительства имелись средства для установления блокады, но не имелось возможности скоординировать действия многочисленных британских учреждений, от которых зависело ее проведение. Экономическая война превратилась из краеугольного камня в побочный аспект британской большой стратегии: Lambert,
677
На утверждение Тейлора о том, что «мир через несколько лет принес бы Германии господство над Европой», Фергюсон возражает, что британский нейтралитет в самом худшем случае принес бы мир на умеренных условиях, навязанный Германией Франции, и будущую неприкосновенность Бельгии: Taylor,
679
Это вовсе не снимало с фон Мольтке ответственности: в июне 1915 г., после того, как его сменил Эрих фон Фалькенгайн, фон Мольтке, одержимый манией величия, в частном порядке сетовал другу: «ужасно быть осужденным на бездействие в этой войне, которую я подготовил и начал». Он умер год спустя: Mombauer, «A Reluctant Military Leader?» 419.
680
Stevenson,
682
В общих чертах о принятии решений в те дни см. в: Hamilton and Herwig,
683
Привлечение внимания читателя к политическим фигурам посредством их мемуаров (а не закрытых на тот момент архивов) характерно для феноменально влиятельной работы: Tuchman,