Политики-семинаристы
«Когда он чему-нибудь радовался, — вспоминал о Джугашвили Петр Капанадзе, который одно время был одним из самых близких к нему одноклассников, — то щелкал средним и большим пальцем, кричал звонким голосом и вертелся на одной ноге»[132]. Осенью на третий год обучения (в 1896 году), когда успеваемость Джугашвили начала ухудшаться, он вступил в подпольный «кружок» семинаристов, возглавлявшийся старшеклассником Сеидом Девдариани. Заговорщикам, возможно, отчасти помогла случайность: наряду с другими семинаристами, отличавшимися слабым здоровьем, Джугашвили был переведен из главного дортуара в отдельное помещение, где он, судя по всему, и встречался с Девдариани[133]. В их группе насчитывалось около десяти человек, включая нескольких из Гори, и они читали такую нерелигиозную литературу, как беллетристика и книги по естественным наукам — не запрещенные русскими властями, но запрещенные в семинарии, где не проходили ни Толстого, ни Лермонтова, ни Чехова, ни Гоголя, ни даже произведения Достоевского с его мессианским духом[134]. Ребята доставали светские книги в так называемой Дешевой библиотеке, которую содержало Общество Чавчавадзе по распространению грамотности, и в букинистическом магазине у хозяина-грузина. Кроме того, Джугашвили покупал такие книги в лавке в Гори, принадлежавшей одному из членов общества Чавчавадзе. (Как вспоминал книготорговец, будущий Сталин «много шутил и рассказывал смешные истории из семинарской жизни»[135].) Как почти в каждом учебном заведении Российской империи, ученики-заговорщики тайком проносили книги в семинарию, читая их по ночам, а днем пряча. В ноябре 1896 года инспектор семинарии отобрал у Джугашвили перевод «Тружеников моря» Виктора Гюго после того, как уже застал его за чтением романа того же автора «Девяносто третий год» (посвященного контрреволюции во Франции). Помимо этого, Джугашвили читал Золя, Бальзака и Теккерея в русском переводе, а также бесчисленные произведения грузинских авторов. В марте 1897 года он снова был пойман с контрабандной книгой: переводом работы французского дарвиниста, противоречившей православной теологии[136].
Монахи в семинарии, в отличие от большинства православных священников, соблюдали целибат, не ели мяса и постоянно молились, стремясь избежать искушений мира сего. Но вне зависимости от их личных жертв, преданности своему делу или научных степеней, в глазах грузинских семинаристов все они были «деспоты, капризные эгоисты, думающие только о собственных перспективах», и особенно о том, как стать епископами (статус которых в православной традиции близок к апостольскому). В свою очередь, Джугашвили, разумеется, сам по себе вполне мог лишиться интереса к религии, но семинарская политика и поведение монахов ускорили его разочарование, в то же время придав определенную решимость его бунтарству. Его как будто бы отличал только что назначенный новый инспектор семинарии, иеромонах Дмитрий, которому учащиеся дали презрительную кличку «Черное пятно». До того как стать инспектором (в 1898 году), одетый в черную рясу толстяк Дмитрий преподавал в семинарии Закон божий (с 1896 года). Несмотря на то что в миру он был грузинским дворянином, носившим имя Давид Абашидзе (1867–1943), он проявил себя еще большим ненавистником всего грузинского, чем зараженные шовинизмом русские монахи. Когда Абашидзе призвал Джугашвили к ответу за то, что тот держал у себя запрещенные книги, последний подверг критике слежку за учащимися семинарии, обозвал инспектора Черным пятном и получил за это пять часов в темном карцере[137]. Впоследствии, в годы своей диктатуры, Сталин выразительно описывал жизнь в семинарии, где процветали «шпионаж, залезание в душу, издевательство». «…в 9 часов звонок к чаю, — объяснял он, — уходим в столовую, а когда возвращаемся к себе в комнаты, оказывается, что уже за это время обыскали и перепотрошили все наши вещевые ящики»[138].
Это отчуждение происходило постепенно и не стало полным, но все же семинария, в которую Джугашвили так стремился поступить, отталкивала его от себя. Нелегальный читательский кружок, в который он вступил, поначалу не ставил перед собой никаких революционных целей. Однако вместо того, чтобы примириться с интересом студентов к тому, что как-никак представляло собой лучшие образцы художественной литературы и современной науки, и контролировать этот интерес, богословы ответили запретами и гонениями, как будто им было чего бояться. Иными словами, радикализм среди учащихся насаждался не столько их кружком, сколько самой семинарией, хотя и неумышленно. Троцкий в своей биографии Сталина красочно описывал русские семинарии, которые «славились ужасающей дикостью нравов, средневековой педагогикой и кулачным правом»[139]. Сказано вполне верно, но слишком легковесно. Многие, а может быть, и большинство выпускников русских православных семинарий становились священниками. И хотя из стен Тифлисской семинарии действительно вышли почти все главные светила грузинской социал-демократии — подобно тому, как многие радикальные члены Еврейского рабочего союза (Бунда) были выпускниками прославленного раввинского училища и учительской семинарии в Вильно, — отчасти так было потому, что подобные заведения давали образование и серьезную дозу самодисциплины[140]. Много семинаристов было в рядах ученых Российской империи (в их число входил, например, физиолог Иван Павлов, прославившийся изучением рефлексов у собак); кроме того, учеными становились дети и внуки священников (например, Дмитрий Менделеев, создатель периодической таблицы). Потомство и ученики православного духовенства составляли большую часть интеллигенции по всей Российской империи. Духовенство насаждало ценности, остававшиеся с их детьми и учениками даже после их обмирщения, а именно трудолюбие, уважение к бедности, самоотверженность, и в первую очередь чувство нравственного превосходства[141].
133
Островский.
135
De Lon, «Stalin and Social Democracy,» 170. Софрон Мгалоблишвили, выпускник Тифлисской семинарии, вернувшийся в 1870-е гг. в Гори, привез с собой запас книг на грузинском, de facto став хозяином библиотеки. Впоследствии он стал одним из основателей народнического кружка, в который в конце концов проникли полицейские осведомители; в 1878 г. члены кружка были арестованы. (Что не менее существенно, они на своем опыте выяснили, что крестьяне остаются глухи к агитации, исходящей от горожан): Мгалоблишвили.
137
Осенью 1898 г. инспектор Абашидзе записал: «Джугашвили Иосиф во время совершения членами инспекции обыска у некоторых учеников пятого класса, несколько раз пускался в объяснения с членами инспекции, выражая в своих заявлениях недовольство… обысками…»: Каминский, Верещагин. Детство и юность вождя. С. 65, 84. См. также: Неопубликованные материалы из биографии тов. Сталина, в:
138
Из беседы; перепечатано (с дальнейшей редакторской правкой) в: Сталин.
141
Manchester,