Через четыре года после исключения Джугашвили Абашидзе получил повышение — был посвящен в епископы, что представляло собой явный знак одобрения[180]. На самом деле проводившаяся в семинарии политика русификации провалилась. Кавказские власти уже в 1897–1898 годах, судя по всему, пришли к заключению, что Тифлисская семинария наносит ущерб русским интересам и ее следует закрыть (согласно воспоминаниям одного из преподавателей). Впрочем, вместо того, чтобы немедленно закрывать ее, церковники решили провести чистку среди этнических грузин, учившихся в семинарии[181]. Списки нарушителей-семинаристов были переданы из семинарии в жандармерию[182]. В сентябре 1899 года от 40 до 45 семинаристов были исключены «по собственному желанию». Вскоре в семинарии вообще не осталось учащихся-грузин. (Семинария была окончательно закрыта в 1907 году[183].) Джугашвили мог бы быть исключен вместе со многими другими семинаристами. Но то, что его исключили отдельно, возможно, объясняется местью со стороны Абашидзе. Так или иначе, остается тот факт, что неявка Джугашвили на экзамены так и не получила никакого объяснения и что он, судя по всему, не подавал прошения о повторной сдаче экзаменов. Возможно, ключ к разгадке может дать то обстоятельство, что в год исключения Джугашвили из семинарии он предположительно стал отцом маленькой девочки — Прасковьи (Паши) Георгиевны Михайловской, которая очень сильно походила на него во взрослом возрасте[184]. Кружок семинаристов во главе с Джугашвили для своих тайных встреч снимал лачугу в Тифлисе, у подножья священной горы Мтацминда, но молодые люди могли использовать ее и для свиданий[185]. Впоследствии Сталин сохранил полученное им письмо с подтверждением его отцовства в своем архиве. Если принимать всерьез это косвенное свидетельство, оно может объяснить, почему Джугашвили лишился государственной стипендии и не подавал прошения о повторной сдаче экзаменов или о возобновлении выплаты стипендии[186].
Но биографы отмечают и другие странности. После исключения из семинарии Джугашвили остался должен государству более 600 рублей — что представляло собой фантастическую сумму — за то, что не стал священником и вообще не получил никакой должности в структуре православной церкви, не пожелав идти даже в учителя. Ректорат отправил ему письмо с предложением стать учителем в церковно-приходской школе, но Джугашвили отказался; тем не менее семинария, судя по всему, не обратилась к светским властям, чтобы заставить его выполнить свои финансовые обязательства[187]. Более того, в октябре 1899 года, не выплатив свой долг, Джугашвили затребовал в семинарии и получил официальный документ об окончании четырех классов в семинарии (поскольку пятого он не закончил). При этом в табели у исключенного семинариста стояла пятерка за поведение[188]. Возможно, все эти странности, которые в обычных условиях заставили бы заподозрить, что дело не обошлось без взятки, и не имели никакого значения. При всем вышесказанном не исключено, что будущий Сталин просто перерос семинарию, будучи на два года старше одноклассников и успев с головой уйти в революционную деятельность под руководством Ладо. Джугашвили не собирался идти в священники и в то же время вряд ли бы получил в семинарии рекомендацию продолжить обучение в университете. Исключение из семинарии, как якобы признавался Джугашвили одному из своих соучеников, стало для него «ударом», но даже если так, он не боролся за право остаться[189].
Джугашвили, по-прежнему погруженный в книги, все больше и больше представлял себя в роли учителя. Лето 1899 года он снова провел не в Гори, а в селе Цроми, со своим приятелем Михо Давиташвили, сыном священника. Их навещал Ладо Кецховели. Полиция обыскала дом Давиташвили, но, по-видимому, семья была предупреждена и обыск ничего не дал. Тем не менее Михо принадлежал к большой группе семинаристов, в сентябре 1899 года не ставших продолжать занятия в семинарии «по собственному желанию»[190]. Джугашвили пригласил многих ребят, исключенных вслед за ним из семинарии, в возглавлявшийся им кружок самообразования[191]. Кроме того, он продолжал встречаться с рабочими и читать им лекции. Затем, в декабре 1899 года, вскоре после получения из семинарии официального документа об окончании четырех курсов — который, возможно, понадобился ему для поступления на работу, — Джугашвили устроился на оплачиваемую должность в Тифлисскую метеорологическую обсерваторию, являвшуюся государственным учреждением. Это было большой удачей, но свою роль здесь сыграла и его связь с семейством Кецховели: Вано Кецховели, младший брат Ладо, работал в обсерватории, а Джугашвили поселился у Вано уже в октябре 1899 года; чуть погодя удачно вышло так, что уволился один из сотрудников обсерватории[192]. Джугашвили получал относительно хорошие деньги: 20–25 рублей в месяц (в то время на Кавказе средняя оплата за квалифицированный труд составляла 14–24 рубля, а за неквалифицированный — 10–13 рублей)[193]. Зимой он чистил снег, летом сметал пыль, а кроме этого, ежечасно записывал показания термометра и барометра. Кроме того, будущий Сталин тратил много времени на чтение и стал увлеченным агитатором. Когда у него была ночная смена, он мог целый день изучать труды по марксизму или читать лекции группам рабочих, что превратилось для него в абсолютную страсть.
180
Абашидзе вследствие своих крайних прорусских взглядов в 1905 г. был отозван из Грузии. Он служил на Украине (в Подолии), в Туркестане и Крыму, где в 1914 г. стал корабельным священником на Черноморском флоте. В 1918 г. он отказался признавать восстановление автокефальной Грузинской церкви. В годы гражданской войны он поддерживал белых и армию Врангеля, эмигрировав в 1919 г. В конце 1920-х гг. он объявился в Киеве, где за много лет до этого (в 1896 г.) окончил духовную академию, и стал монахом-отшельником, взяв себе новое духовное имя — Антоний. Каким-то образом ему удалось пережить чистки, в ходе которых было уничтожено украинское духовенство, а затем и нацистскую оккупацию — он умер своей смертью в декабре 1943 г., вскоре после освобождения Киева Красной армией. Он был похоронен в Киево-Печерской лавре под мраморным надгробием: Manuil (Lemeshchevskii),
181
Agursky, «Stalin’s Ecclesiastical Background,» 6 (ссылка на: Из воспоминаний русского учителя православной грузинской духовной семинарии. [М., 1907]); Дурново. Судьба грузинской церкви.
183
РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 10. Д. 73. Л. 153–154; Каминский, Верещагин.
184
В 1938 г. тетка мужа Паши отправила Сталину письмо, в котором писала о своей племяннице; 16 апреля 1938 г. это письмо было передано из НКВД Поскребышеву (В. Иванов). В письме специально упоминалось, что мать Сталина знала о существовании девочки и что темноглазая Паша живет в большой нужде после смерти своего мужа, ребенка и матери. Судя по всему, Паша пыталась попасть на прием к Сталину в марте 1938 г., передав в его секретариат снимки и копии писем, которые она отправляла ему на протяжении многих лет. Она жила в Саратовской области, но пропала после отъезда в Москву — несомненно, будучи арестованной: Илизаров. Тайная жизнь Сталина. С. 284–287 (ссылка на РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 775. Л. 9–13). Письмо тетки мужа Паши сохранилось в архиве Сталина. «Тов. Сосо в младшие годы питал симпатию к одной особе <…> но это у него длилось недолго», — в туманных выражениях вспоминал Георгий Елисабедашвили: РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 665. Л. 15.
186
Один из мемуаристов утверждал, что когда семинария открылась после пасхальных каникул, Джугашвили уже не ходил на занятия, отбыв домой в Гори еще до начала экзаменационной сессии: РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 665. Л. 381 (Талаквадзе); ГФ. Ф. 8. Оп. 2. Ч. 1. Д. 47. Л. 126–127.
187
Kun,
188
РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 4. Д. 65. Л. 1–4; В. Кецховели. На заре создания партии рабочего класса, в:
189
Dawrichewy,
190
ГФ ИМЛ. Ф. 8. Оп. 2. Ч. 1. Д. 48. Л. 164 (Елисабедашвили); Д. 12. Л. 28–29 (П. Давиташвили).
191
Montefiore,
192
ГФ ИМЛ. Ф. 8. Оп. 5. Д. 429. Л. 170 (Вано Кецховели); В. Кецховели.