«Батумская резня» вызвала отголоски по всей Российской империи, но для Джугашвили — распространявшего подстрекательские листовки — ее итогом 5 апреля 1901 года стал арест. В полицейском донесении он был назван «учителем рабочих», «не имевшим конкретного занятия и определенного места жительства»[217]. Неясно, оказал ли Джугашвили какое-либо влияние на распространение воинственных настроений среди рабочих. Но его обвиняли в подстрекательстве «к неповиновению правительству и власти верховной»[218]. Кроме того, батумские события имели своим следствием глубокую враждебность к Джугашвили, со стороны социал-демократических кругов Кавказа. Тифлисский комитет прислал ему на замену Давида (Мохеве) Хартишвили. В Тифлисе Мохеве указывал, что лишь рабочие имеют право на полноценное членство в Тифлисском комитете, отказывая в таком статусе представителям интеллигенции (таким, как Джугашвили). Оказавшись в Батуме, Мохеве обвинил арестованного Джугашвили в том, что тот сознательно спровоцировал побоище[219]. Однако, пока Джугашвили находился в тюрьме, его батумские сторонники не желали подчиняться Мохеве. Согласно полицейскому докладу, составленному по донесениям осведомителей, «деспотизм Джугашвили многих, наконец, возмутил и в организации произошел раскол»[220]. Именно во время этого заключения Джугашвили начал регулярно пользоваться псевдонимом Коба, по имени «борца с несправедливостью»[221]. Его поведение разозлило членов Тифлисского комитета. Скорее всего, они пришли бы в еще большую ярость, если бы знали, что будущий Сталин, в 1902–1903 годах томясь в Батумской следственной тюрьме, дважды обращался к кавказскому генерал-губернатору с просьбой об освобождении, ссылаясь на «Все усиливающийся удушливый кашель и беспомощное положение состарившейся матери моей, оставленной мужем вот уже двенадцать лет и видящей во мне единственную опору в жизни»[222]. (Кеке в январе 1903 года тоже обратилась к генерал-губернатору с прошением об освобождении ее сына.) В случаях, когда подобное пресмыкательство становилось известным, оно вполне могло испортить революционеру репутацию. Тюремный врач осмотрел Джугашвили, но жандармерия не пожелала проявлять милосердие[223]. Через пятнадцать месяцев после своего ареста, в июле 1903 года, Коба Джугашвили в административном порядке был приговорен к трехлетней ссылке в Бурятию — область в Восточной Сибири с монголоязычным населением.
В ноябре 1903 года будущий Сталин за решеткой своего телячьего вагона, вероятно, впервые видел настоящую зиму — покрытую снегом землю, скованные льдом реки. Коба-мститель, грузин, попавший в Сибирь, едва не замерз насмерть во время своей первой попытки побега. Но уже в январе 1904 года он сумел улизнуть от начальника полиции в своей деревне, преодолеть сорок миль до железной дороги и нелегально вернуться в Тифлис[224]. Историю своего побега впоследствии он излагал в трех разных вариантах; согласно одному из них, его подвез курьер, которого он напоил водкой. На самом же деле будущий Сталин, по-видимому, воспользовался реальным или поддельным жандармским удостоверением личности — что лишь усугубило подозрения, вызванные его скорым побегом. (Не был ли он завербован полицией?)[225] Пока он отсутствовал, в Тифлисе прошел съезд, на котором состоялось объединение социал-демократов Южного Кавказа и был создан «комитет союза» в составе девяти членов; Джугашвили был кооптирован в него[226]. Тем не менее его бывший батумский комитет не желал иметь с ним дела. Его имя ассоциировалось с пролитой полицией кровью и с произошедшим там политическим расколом, а после его скорого возвращения ему не доверяли как возможному агенту-провокатору[227]. Находясь в розыске, он вел кочевой образ жизни: вернулся в Гори (где добыл новые поддельные документы), оттуда в Батум и снова в Тифлис. 22-летняя Наташа Киртава-Сихарулидзе, его бывшая квартирная хозяйка и любовница, с которой он жил в батумском подполье, не пожелала ехать с ним в Тифлис и за это получила от него порцию брани[228]. Полицейский надзор в столице Кавказа был хорошо налажен и Джугашвили менял место жительства не менее восьми раз в месяц. Он снова встретился с Львом Розенфельдом, больше известным под фамилией Каменев, и тот помог ему найти убежище. Одна из явочных квартир принадлежала Сергею Аллилуеву, опытному машинисту, высланному в Тифлис, нашедшему работу в железнодорожных мастерских и женившемуся. Дом Аллилуева (будущего второго тестя Сталина) на окраине Тифлиса превратился в место, где собирались социал-демократы и где могли найти убежище агитаторы, которым на какое-то время удавалось избежать ареста и ссылки[229].
218
Не исключено, что в какой-то момент Джугашвили вернулся в Тифлис, на квартиру к своему другу Камо, чтобы тот помог ему организовать подпольную типографию. «Камо в этом деле был специалист», — восторгался Георгий Елисабедашвили: Островский.
219
Van Ree, «The Stalinist Self,» 270 (ссылка на РГАСПИ. Ф. 124. Оп. 1. Д. 1931. Л. 11: воспоминания Тодрия); Батумская демонстрация. С. 98–99 (Тодрия).
220
Rayfield,
221
Похлебкин.
222
Островский.
223
Этим врачом был Григол Элиава. В начале 1903 г., ожидая отправки в ссылку, уже 25-летний Джугашвили мог быть призван в царскую армию, но получил освобождение от призыва благодаря заступничеству влиятельного друга семьи: Dawrichewy,
225
Окружавшая его атмосфера была еще сильнее отравлена тем, что в Тифлисе накануне его неожиданного возвращения прошли массовые аресты среди социал-демократов: Островский.
226
Махарадзе, Хачапуридзе.
227
Островский.
228
Островский.