В условиях сильнейшего давления Сталин начал разворачивать свою китайскую политику на 180 градусов, 1 июня 1927 года отправив длинную телеграмму агентам Коминтерна в Ухане, на базе левого крыла Гоминьдана, в которой приказывал им сформировать 50-тысячную революционную армию, предать «реакционных» офицеров военному трибуналу, запретить всякие контакты с Чан Кайши — главнокомандующим существующей армии, которому присягали на верность все солдаты и офицеры — и обуздать «эксцессы» в деревне[3581]. Выполнить этот приказ было невозможно. Его получатель, Манабендра Натх Рой, показал телеграмму лидеру левого крыла Гоминьдана, который уже склонялся к примирению с правым крылом Гоминьдана в Нанкине, а сейчас получил доказательство предательства со стороны самой Москвы[3582].
Терроризм
Невзирая на эти тревожные события, Сталин 5 июня 1927 года прибыл на летний отпуск в свой любимый Сочи, на этот раз остановившись на большой даче № 7, известной по имени своего бывшего владельца как Пузановка и стоявшей на утесе между Сочи и Мацестой. «При приезде на дачу нас, врачей, встречала Надежда Сергеевна Аллилуева, очень милая и приветливая женщина, — вспоминал Иван Валединский. — В том году мне пришлось осматривать Сталина три раза: перед приемом мацестинских ванн, в середине курса и по окончании. Так же, как и в прошлом году, Сталин жаловался на боли в мышцах конечностей». Кроме того, Сталину сделали рентген и электрокардиограмму. Никаких патологий у него не было найдено. Даже его кровяное давление было в порядке. «Это исследование в общем показало, что организм Сталина вполне здоровый, — писал Валединский, — обращало [на себя] внимание его бодрое настроение, внимательный живой взгляд». За теплыми ваннами следовали продолжительные солнечные ванны, которые Сталин принимал раздетым, лежа под простыней и одеялом; их цель состояла в том, чтобы вызвать прилив крови к коже, мышцам и конечностям. «…от этого приема наступало чувство теплоты в руках и ногах», — отмечал Валединский. После курса лечебных ванн Сталин пригласил Валединского и других врачей прийти к нему на «субботник» с коньяком, и гости пробыли у него почти до утра воскресенья. К концу застолья на террасе появились Вася и Светлана. «Иосиф Виссарионович оживился, стал играть с детьми в солдатики, стреляли в цель, причем Сталин стрелял очень метко»[3583].
На следующий день после того, как у Сталина начался отпуск, в уголовный кодекс РСФСР была включена новая статья о контрреволюционных преступлениях. Их определение и до этого было очень широким и весьма расплывчатым, а теперь его расширили еще больше. Отныне контрреволюцией считались даже попытки «ослабления», а не только свержения советского строя; «террористические акты» против функционеров режима и представителей рабочего движения приравнивались к вооруженному мятежу и карались смертью; наказание для тех, кто знал о замышлявшихся контрреволюционных преступлениях и не донес об этом, было увеличено с года до десяти лет заключения[3584]. Инициатором таких мер был Сталин, которого подтолкнуло к этому шагу разоблачение проводившейся ОГПУ операции «Трест», имевшей целью принуждение эмигрантов к сотрудничеству, и последовавшая за этим неудачная попытка взорвать 3 июня общежитие ОГПУ в Москве (на Малой Лубянке, 3/6), предпринятая двойными агентами по требованию эмигрантов[3585]. Однако 7 июня действовавшая независимо от них группа террористов-эмигрантов, о которой ОГПУ было неизвестно, все же сумела взорвать бомбу в центральном ленинградском партийном клубе на набережной Мойки, 59, ранив не менее 26 человек, один из которых умер от ран. Трем террористам, причастным к этой акции, удалось вернуться в Финляндию[3586]. Но еще более впечатляющий теракт был совершен в тот же день на перроне вокзала в Варшаве, где Борис Коверда, журналист белорусской газеты, выходившей в независимой Литве, выстрелил в советского посла в Польше Петра Войкова. За Войковым охотились эмигранты-монархисты, поскольку он был председателем Уральского совета, по приказу которого были убиты Романовы[3587]. Однако каким образом 19-летний сын эмигранта-антикоммуниста обманул бдительность множества находившихся на вокзале полицейских и агентов в штатском, остается загадкой; более того, неизвестно, как Коверда узнал о том, что Войков в то утро окажется на вокзале[3588]. (Войков прибыл туда, чтобы проводить советских дипломатов, проезжавших через Варшаву по пути в Москву после изгнания из Лондона.) 39-летний Волков умер через час в польском военном госпитале.
3581
Eudin and North,
3584
В СССР существовали только отдельные республиканские уголовные кодексы; согласно Уголовному кодексу РСФСР от 1926 г., человек по приговору суда мог быть признан представляющим общественную опасность даже в том случае, если он не совершал никакого преступления, а лишь по причине «связи с преступной средой» или «прошлой деятельности» (ст. 7). Кроме того, в уголовном кодексе содержался особый раздел (ст. 58), посвященный преступлениям против советского политического строя, которые считались особо опасными и карались смертью. Голяков.
3585
Советский Азеф, в:
3586
Плеханов.
3587
Арсеньев.
3588
Шишкин.