Две трети членов ЦК с правом голоса составляли провинциальные партийные боссы, обязанные своим назначением Сталину, но этот орган мог пойти против него, если бы он явно не справился с задачей защиты революции[3612]. И все же он не выказывал тревоги. «Болен, лежу и потому пишу коротко, — писал он Молотову из Сочи в первых числах июля 1927 года. — К пленуму могу приехать, если это нужно и если отложите его». Но затем левое гоминьдановское правительство в Ухане разоружило местных рабочих, во второй раз застав Сталина врасплох. Тем не менее он по-прежнему демонстрировал невозмутимость и 8 июля писал: «Мы использовали ухан[ь]скую верхушку как только можно было ее использовать. Теперь ее надо отбросить». Не пребывал ли он в плену иллюзий? «Меня не пугает положение в группе [то есть в его фракции]. Почему — объясню по приезде». Но на следующий день, возможно, когда до него стали доходить известия, он разъярился и обвинил Молотова и Бухарина в том, что те его обманывали (не передав ему всех дурных вестей из Уханя), а Ворошилова — в том, что тот ухватился за предлог не посылать в Ухань средства наркомата обороны. «Кой у кого, говорят, имеется покаянное настроение на счет нашей политики в Китае, — писал он 11 июля. — По приезде постараюсь доказать, что наша политика была и остается единственно правильной политикой». К 15 июля Сталин по-прежнему отказывался признавать свои ошибки, несмотря на то что и уханьский режим развязал кампанию террора против коммунистов. Признавшись в ошибках, он в какой-то мере признался бы и в том, что оклеветанная оппозиция в чем-то была права, что ее политические взгляды не были продиктованы личной ненавистью к нему и не были равносильны измене. Сталин подумывал о том, чтобы убрать Троцкого со сцены, например, отправив его в Японию — надо думать, в качестве посла. Но это бы дало Троцкому возможность нажить капитал на ошибках Сталина в азиатской политике, и диктатор быстро отказался от такой идеи[3613]. И все же Сталину не терпелось избавиться от своего давнего заклятого врага.
Поворот кругом
Ворошилов весной 1927 года мрачно докладывал, что существующая советская промышленность не в состоянии удовлетворить потребности Красной армии даже в винтовках и пулеметах, не говоря уже о современных вооружениях[3614]. Но этот факт едва ли был для кого-то секретом[3615]. «Как мы можем состязаться» с империалистами? — якобы говорил один призывник-красноармеец, согласно донесению тайной полиции. — «У них есть линкоры, аэропланы, пушки, а у нас нет ничего»[3616]. Неудивительно, что в июле 1927 года, пока Сталин все еще находился в Сочи, Уншлихт снова отправился в Берлин в очередной попытке заключить соглашение о совместном промышленном производстве и заявил немцам, что СССР ожидает нападения со стороны Польши и Румынии. Советские предложения достигли ошеломляющих масштабов, и немцы держались осторожно. Разрыв советско-британских отношений стал поводом для внутренних дискуссий в германском министерстве иностранных дел по вопросу о том, как выразился один из их участников, «в достаточной ли мере связи Германии с Россией отвечают нашим нынешним и будущим политическим интересам и окупят ли они политические издержки и риски, связанные с их сохранением». Некоторые немцы видели признаки отчаяния. «Советское правительство допускает возможность катастрофы в ближайшем будущем», — докладывал германский посол в Москве граф Брокдорф-Ранцау, обычно сочувствовавший русским[3617]. Берлин отклонил предложения Уншлихта. Германия входила в число двух крупнейших торговых партнеров СССР (вторым была Англия), как было и при царе, но объемы торговли совершенно не отвечали советским пожеланиям, а в политическом плане Москва оказалась не способна вбить клин между Берлином с одной стороны и Лондоном и Парижем — с другой. Впрочем, Советы не могли себе позволить и полного развала двусторонних отношений с Германией[3618]. А Сталин даже сейчас не желал отказываться от германской помощи советской военной промышленности. И все же партийная печать набросилась на Германию.
3613
Lih,
3614
Samuelson,
3617
Dyck, «German-Soviet Relations», 80 (ссылка на Архив германского министерства иностранных дел, L337/L100554–60: меморандум фон Брокдорфа-Ранцау от 24.07.1927).
3618
Dyck,