В Китае Гоминьдан отметил этот красный праздник налетом на советское консульство в Шанхае; спустя неделю нанкинское правительство разорвало дипломатические отношения с Россией. В Москве Сталин быстро принял меры к тому, чтобы извлечь пользу из донкихотских контрдемонстраций оппозиции, позволивших ему преодолеть возражения других представителей верхушки режима и ужесточить гонения на партийную оппозицию. 14 ноября 1927 года на совместном пленуме Центрального комитета и Центральной контрольной комиссии Троцкий и Зиновьев были исключены из партии за подстрекательство к контрреволюции; Каменев, Раковский и прочие были изгнаны из ЦК[3669]. На следующий день Троцкий при помощи друзей выехал из своей кремлевской квартиры и поселился у одного из сподвижников поблизости от Кремля на соседней ул. Грановского[3670]. Начиная с 16 ноября из Кремля были выселены Зиновьев, Каменев, Радек и прочие. Вскоре цитадель была полностью закрыта для всех не связанных с верхушкой режима, включая и экскурсантов[3671].
Той же ночью в предрассветные часы покончил с собой советский дипломат Адольф Иоффе. Его примеру последовала его жена Мария, работавшая в редакции газеты «Сигнал». Иоффе не вставал с постели из-за полиневрита, которым он заболел в Японии, и хотя ранее он ездил лечиться в Австрию, в следующий раз политбюро отказалось оплачивать его лечение в Германии; когда же Иоффе дал обещание оплатить поездку из своих средств, Сталин все равно отказался выпускать его. Иоффе знал Троцкого с 1910 года, вместе с ним летом 1917 года вступил в партию большевиков и от имени Ленина подписал телеграмму о назначении Троцкого военным наркомом. Иоффе оставил предсмертную записку на десяти листах, суть которой сводилась к заявлению «Термидор начался»; Мария Иоффе сумела передать ее через доверенных посредников Троцкому[3672]. «…моя смерть является протестом борца, который доведен до такого состояния, что никак и ничем иначе на такой позор реагировать не может, — писал Иоффе, добавляя по отношению к Троцкому: Вы <…> всегда были правы <…> Но Вы часто отказывались от собственной правоты <…> я всегда считал, что Вам недостает ленинской непреклонности, неуступчивости, его готовности остаться хоть одному на признаваемом им правильным пути в предвидении будущего большинства, будущего признания всеми правильности этого пути»[3673].
Похороны товарищей, павших в борьбе, были священным ритуалом старого революционного подполья, но сейчас у власти находился уже созданный ими самими режим. Погребение Иоффе состоялось 19 ноября в присутствии большого количества людей, несмотря на будний день. Траурный кортеж к Новодевичьему кладбищу — второму по престижности месту захоронения после Кремлевской стены — сопровождали Чичерин, Литвинов и Карахан из наркомата иностранных дел, а также оппозиционеры: Троцкий, Зиновьев и Лашевич. «Состав похоронной демонстрации тоже наводил на размышления, — вспоминал один очевидец. — Пролетарской опоры за „объединенной“ оппозицией не находилось»[3674]. Последним с кратким надгробным словом выступил Троцкий. «Борьба продолжается, — заявил он. — Каждый остается на своем посту. Никто не уйдет». Эти слова оказались его последним публичным выступлением в Советском Союзе. Троцкого окружила толпа, долго не давая ему уйти и пытаясь превратить похороны в политическую демонстрацию. Но людей разогнали[3675]. В тот же вечер Рыков своим письмом освободил Троцкого от его последней официальной административной должности (председателя комитета по иностранным концессиям)[3676].
3671
Летом 1925 г. всем жителям Кремля, не связанным с госаппаратом, было приказано выехать из него в течение недели; число экскурсантов было ограничено. Вообще о большевистской колонизации Кремля см.: Рольф.
3672
Мария Иоффе, начало, в:
3673
Троцкий.
3674
Медведев.
3675
Fischer,