Сталинская политика в Китае продолжала приносить неприятные сюрпризы. 11 декабря 1927 года, в дни московского партийного съезда китайские коммунисты наконец-то создали совет в Кантоне (Гуанчжоу); он просуществовал 60 часов, прежде чем был уничтожен силами Гоминьдана. Всего Китайская коммунистическая партия в 1927 году потеряла до 85 % своих членов. «…революция не может развиваться ни в Кантоне, ни в Шанхае, ни в Тянь-дзине, ни в Ханькоу, ни вообще в тех районах, где промышленность наиболее развита, так как <…> там сильнее всего позиции империализма и китайской буржуазии», — считал советский эксперт по Китаю Михаил Фортус, выступая под именем Павел Миф. Он призывал к отступлению на отдаленный северо-запад, где коммунисты могли сплотить силы для последующей атаки против «твердынь империализма»[3690]. Мао Цзэдун призывал создавать базы в деревне и крестьянские армии вместо того, чтобы пытаться захватывать города. Однако именно Чан Кайши вытеснил коммунистов, городское движение, в деревню. Между тем, согласно ОГПУ, советские крестьяне, которым зачитывали вслух газетные сообщения о катастрофическом разгроме китайских коммунистов в декабре 1927 года, воспринимали это как предвестье поражения коммунистов в Москве. Если бы!..[3691]
Объединенная оппозиция раскололась. 10 декабря Каменев и зиновьевцы Евдокимов и Бакаев снова подали письменную просьбу об их восстановлении в партии, обещая распустить свою фракцию и призывая освободить арестованных оппозиционеров[3692]. Но в тот же день сторонники Троцкого Муралов и Раковский, официально согласившись с тем, что создать вторую партию невозможно, заявили о своем праве и впредь отстаивать оппозиционные взгляды в рамках одной партии[3693]. Сталин решил не принимать капитуляцию зиновьевцев. Вместо того чтобы просто требовать от них молчания, чего он добивался с самого начала, сейчас он приказал, чтобы они публично каялись и унижались до конца недели. 17 декабря было подтверждено принятое на предыдущем пленуме решение об исключении из партии Троцкого, Зиновьева и прочих[3694]. Два дня спустя Зиновьев, Каменев и прочие — всего 23 человека — подписались под обращенной к съезду — на котором им даже не было позволено лично присутствовать — покаянной петицией с отречением от своих «неверных и антиленинских взглядов». Но Сталин снова отказался восстанавливать их в партии[3695]. Орджоникидзе вел переговоры на предмет того, что делать с самыми известными троцкистами, готовыми и впредь работать на той или иной должности, но Сталин вскоре сослал их в разные концы страны[3696]. Если в середине 1924 года русские составляли 46 % членов политбюро, евреи — треть, а оставшимися тремя были поляк, латыш и грузин, то сейчас политбюро стало русским на две трети (и русское большинство сохранится в нем навсегда)[3697]. Как говорили на съезде, «Моисей вывел евреев из египетского плена, а Сталин — из ЦК»[3698].
За день до перерыва в работе съезда (18 декабря) советская тайная полиция отпраздновала свой 10-летний юбилей парадом с участием конницы и броневиков на Красной площади, который принимал первый заместитель председателя ОГПУ, а фактически его начальник Ягода, и торжественным вечером в Большом театре, превратившимся в витрину достижений «щита и меча» революции. Рабочие московского завода «Динамо» изготовили водруженный на сцене огромный металлический меч, и во время торжеств рабочие просили, чтобы его не убирали в ножны до тех пор, пока «от буржуазии не останутся только воспоминания». Тем же утром «Правда» объявила войну любому, «кто бы ни стоял на пути пролетарской диктатуры — спекулянт, саботажник, бандит, белогвардеец, шпион, наконец, вчерашний товарищ, сегодня злейший предатель и враг»[3699]. В Большом театре с речами выступили Ворошилов и Бухарин. Каганович указал, что «классовая борьба» принимает новые формы, особенно экономическое давление, и что нэп породил классы, враждебные пролетариату[3700]. Глава ОГПУ Вячеслав Менжинский, по-прежнему страдающий тяжелой болезнью, сказал лишь несколько слов. В течение трех дней первые полосы газет были заняты фотографиями и рассказами о подвигах тайной полиции. «Если о чем-то и можно пожалеть, — заявил один старый чекист, — так это не о том, что мы были слишком жестоки, а о том, что мы были слишком снисходительны к нашим врагам»[3701]. Участников торжеств развезли по лучшим ресторанам столицы — в «Национале», «Гранд-отеле» и «Савое» — и повсюду ненадолго появлялся Ягода, за которого пили как за «великого чекиста»[3702]. Не только он, но и почти вся верхняя прослойка чекистской касты была награждена Орденом Красного Знамени — высшим государственным знаком отличия; едва ли не единственным обделенным был ненавистный Ягоде Артузов, у которого отобрали контрразведку.
3691
Из истории коллективизации, 1928 год: поездка Сталина в Сибирь, в:
3695
Резолюция съезда, формально предложенная Орджоникидзе как председателем Центральной контрольной комиссии, требовала исключения 75 видных оппозиционеров; она была принята без обсуждения.
3697
В 1917–1923 гг. русскими были только 49 % членов ЦК; к 1934 г. их доля выросла до 54 %, но преимущественно русским ЦК стал к 1939 г. Evan Mawsdley, «An Elite Within an Elite: Politburo/Presidium Membership Under Stalin, 1927–1953», 74.
3698
Григоров.