Когда именно Сталин решил, что настало время силой переводить деревню на социалистический путь, неизвестно. Калинин задним числом называл «революцией в сознании» учреждение в 1927 году комиссии политбюро по колхозам во главе с Молотовым[3783]. Однако Сталин незадолго до поездки в Сибирь заявил на конференции московской парторганизации (23 ноября 1927 года): «Вести политику разлада с большинством крестьянства — значит открыть гражданскую войну в деревне, затруднить снабжение нашей промышленности крестьянским сырьем (хлопок, свекла, лен, кожа, шерсть и т. д.), дезорганизовать снабжение рабочего класса сельскохозяйственными продуктами, подорвать самые основы нашей легкой индустрии»[3784]. В Новосибирске, по сути, Сталин спорил с самим собой. И его голос был не одинок. Карлис Бауманис, латыш, известный как Карл Бауман (г. р. 1892) и высокопоставленный функционер в Московской партийной организации, на том же самом московском партийном форуме (27 ноября) подчеркивал: «Не может быть двух социализмов, один — для деревни, другой — для города»[3785]. И все же такой подход еще не был признан в качестве официальной политики. Правда, в самом конце XV съезда партии в декабре 1927 года, когда еще не высохли чернила на резолюции об исключении из партии левых уклонистов Троцкого, Зиновьева и Каменева, в резолюцию о «работе в деревне» была внесена та показательная поправка о создании больших колхозов как о принципиальной задаче партии в деревне. Не исключено, что значение этой резолюции, принятой по инициативе Сталина — составленной в самых общих выражениях, не имевшей четких сроков выполнения, — ускользнуло от партии в целом, не говоря уже обо всей стране. Большие колхозы даже не упоминались в четырех панических циркулярах Центрального комитета о хлебозаготовках, разосланных Сталиным всем местным партийным организациям с 14 декабря по 14 января — день накануне его отъезда в Сибирь[3786]. Кабинеты Молотова и Сталина примыкали к общему конференц-залу и никто не встречался и не разговаривал с генеральным секретарем чаще, чем Молотов, но в его длинном докладе Центральному комитету (от 25 января 1928 года) на тему о его собственной хлебозаготовительной поездке на Урал и предыдущей поездке на Украину ничего не говорилось о насильственной массовой коллективизации[3787]. Более того, сибирское выступление Сталина 20 января было адресовано крайне немногочисленной аудитории. Даже сам факт его поездки в Сибирь держали в тайне: об этом не обмолвилась ни одна советская газета[3788]. Тем не менее неопубликованная сибирская речь оказалась судьбоносной.
Почти восемнадцатью годами ранее, в августе 1910 года, Петр Столыпин, величайший из всех официальных лиц царской эпохи, пересек западносибирские степи, порой преодолевая более 500 миль в седле, вдали от железных дорог и рек, чтобы встретиться с крестьянами, сходившимися, чтобы приветствовать его[3789]. Столыпин писал жене: «По крайней мере я увидел и узнал то, чего не узнаешь из бумаг»[3790]. Смелые реформы царского премьер-министра — призванные искоренить то, в чем он видел источники крестьянских волнений, путем поощрения крестьян к выходу из общины, объединения их наделов в консолидированные фермы и преобразования этих крупных земельных участков в частную собственность, — имели своей целью ни много ни мало как перестройку всей российской жизни. Правда, в Сибири, в отличие от Европейской России, не было общин, но поскольку закон о создании частновладельческих ферм в Сибири (предложенный 14 июня 1910 года) так и не был принят, Столыпина беспокоило, что его параллельная программа по ускорению переселения крестьян на неиспользуемые сибирские земли приведет к насаждению общины и в этих краях[3791]. К тому же его тревожило, что развитый у крестьян дух эгалитаризма, с которым он встретился в Сибири, станет помехой для индивидуалистических, но в то же время авторитарно-монархических ценностей, которые он стремился насаждать[3792]. В опубликованном отчете о своей поездке Столыпин рекомендовал не только де-факто, но и де-юре закрепить в Сибири принцип частной собственности на землю и подчеркивал, что в Сибири нужно не только мелкомасштабное сельское хозяйство (которое процветало), но и «крупные частные землевладения»[3793]. Впрочем, к тому моменту, когда этот отчет был напечатан, Столыпин уже был мертв — его застрелили в Киевском оперном театре.
3783
3784
Партия и оппозиция, в:
3785
3787
Данилов.
3788
Разумеется, присутствие генерального секретаря в Сибири стало темой для слухов. Сталину написал партийный секретарь из Красноярска, передавая ему просьбу рабочих выступить у них на заводе, на что Сталин ответил, что он «прибыл
3791
После возвращения Столыпина из Сибири он частным образом писал Николаю II (26.09.1910): «Общее мое впечатление более чем утешительное», но предупреждал, что «[мы] искусственно насаждаем общину в стране, которая привыкла к личной собственности, в виде заимок… все это и многое другое — вопросы срочно-настоятельные. Иначе бессознательно и бесформенно создастся громадная, грубо-демократическая страна, которая скоро задавит Россию европейскую». Из переписки П. А. Столыпина с Николаем Романовым, в:
3793