Дело не ограничилось одним Троцким: 20 января — в тот же день, когда Сталин вывалил перед сибирским начальством свои мысли о коллективизации — советские газеты известили о высылке из Москвы нескольких десятков оппозиционеров, «левых болтунов и неврастеников», как часто называл их Сталин, разославший их по восточным (Уральск, Семипалатинск, Нарым, Тобольск, Барнаул), северным (Архангельск) и южным (Астрахань, Армения) краям[3818]. Первое письмо, полученное Троцким в Алма-Ате, послал ему Радек, уже находившийся в сибирском Тобольске[3819]. Первоначально Сталин не препятствовал переписке между троцкистами, так как благодаря перлюстрации, которой занималась тайная полиция, мог читать ее. В ответном письме Троцкий призывал Радека: «Убедительно советую наладить правильный образ жизни, чтобы сохранить себя. Во что бы то ни стало. Мы еще очень и очень пригодимся»[3820]. В 1928 году Троцкий не имел понятия, что именно ему будет суждено заполнить огромный информационный вакуум, окружавший фигуру Сталина, своими работами, которые окажут сильнейшее влияние на все представления о диктаторе, или что Сталин найдет особенно зловещие способы «использовать» его. Троцкий занимал огромное место в душе у Сталина и в итоге он по воле Сталина станет играть не меньшую роль в советском политическом воображении в качестве причины и воплощения всяческого зла. Пока же, только что изгнав из партии давнего вождя «левых болтунов и неврастеников», Сталин, находясь в Сибири, немедленно начал заставлять партию и страну к повороту влево.
Коммунистическая партия на страже
Сталин и его свита продолжали поездку по Сибири. На следующий день после ошеломляющего выступления в Новосибирске, 21 января — это была 4-я годовщина смерти Ленина, официальный выходной день, — он направился в Барнаул, город на месте серебряных рудников у подножья Алтайских гор, выстроенный крепостными с целью обслуживания военных потребностей Российской империи. Суровый континентальный климат этих мест отличался жаркими, сухими ветрами из азиатских пустынь в летнюю пору и холодными, сырыми ветрами с Арктики во время долгих зим, когда город тонул в сугробах, порой превышавших человеческий рост. Да, но еще и земля: черноземы и каштановые почвы превращали эти края в русский крестьянский рай[3821]. Барнаульские функционеры отрядили серьезную делегацию, 22 января встретившую Сталина и Сырцова на перроне. (В Барнаул прибыл и сотрудник ОГПУ Заковский, отвечавший за безопасность Сталина во время местных поездок.) Площадь перед вокзалом была заставлена санями. В те, которые предназначались для Сталина — как вспоминал один очевидец, «укрытые медвежьей шкурой и шинелью, чтобы вождь не замерз», — был впряжен конь по кличке Марат (по имени французского революционера), а роль кучера выполнял местный комендант ОГПУ, впоследствии ставший палачом и заслуживший награды[3822]. Сталин уступил просьбе о групповом фотоснимке, но никакого банкета не было. В своем выступлении Сталин допустил, что «Одна из причин» кризиса хлебозаготовок состояла в том, что «дискуссия [с оппозицией] отвлекла наше внимание, потом легкая победа на съезде, праздничные настроения разъехавшихся со съезда товарищей». Но он прибыл не для того, чтобы заниматься оправданиями, и сразу же отверг популярные местные объяснения недобора хлеба — суровые бураны, нехватка предлагавшихся на продажу промышленных товаров, якобы плохой урожай, — утверждая, что «дело в нас самих, в наших организациях». «Опоздали, товарищи, — упрекал он чиновников. — Некоторые работники даже удивляются: „как, мол, так — у нас хлеба много увезли, а там в Москве воют“ <…> Никаких отговорок и отступлений от плана допускать нельзя! <…> Нужно нажать на это дело по-большевистски (аплодисменты)»[3823].
3820
Волкогонов.
3822
Безруков.
3823