Сталин ожидал, что его меры гальванизируют якобы всеобщую и усиливающуюся классовую поляризацию в деревне. «Если мы дадим сигнал нажать и наброситься на кулака, [крестьянская масса] встретит это более чем с восторгом», — в частном порядке говорил он Сырцову во время сибирской поездки[3834]. И на первый взгляд его меры принуждения были успешными. Уже 24 декабря в Барнаульском районе прошел первый в Сибири открытый суд по статье 107 (над тремя кулаками), на следующий день широко освещавшийся в газетах[3835]. Пожалуй, самым сенсационным было дело кулака Теплова из Рубцовского района, 70-летнего патриарха, возглавлявшего большую семью, который якобы владел 3 домами, 5 амбарами, 50 лошадьми, 23 коровами, 108 овцами и 12 свиньями и «скрыл» 242 тонны хлеба. «…зачем продавать хлеб, когда ему, Теплову, не продают нужных машин, — говорил он. — Вот, если бы продали (за наличные, конечно) трактор — тогда другое дело». Теплов был приговорен к 11 месяцам заключения и лишился 213 тонн конфискованного хлеба; почти все остальное сгнило[3836]. Всего в Сибири перед судом в январе-феврале 1928 года предстало почти 1400 кулаков. В газетных отчетах неизменно утверждалось, что залы судов были забиты зрителями-крестьянами[3837]. У осужденных властям удалось конфисковать всего 12 тысяч тонн зерна (менее 1 % от объема хлебозаготовок по региону в том году), но эта информация не предавалась огласке[3838]. Вместе с тем сибирская прокуратура тянула время, отказываясь утвердить большинство выписанных Заковским ордеров на арест лиц из списков подозрительных элементов — бывших царских офицеров, тех, кто в годы гражданской войны сражался на стороне белых, — по статье 58 (контрреволюция), предусматривавшей значительно более суровые наказания, чем за спекуляцию[3839]. Пока Сталин находился в Западной Сибири, журнал местной партийной организации «На ленинском пути» признал не только «отсутствие энтузиазма», но и «поток протестов» от представителей местных органов правосудия, возражавших даже против партийной директивы о применении статьи 107 к производителям зерна как нарушения советских законов. На это Сталин якобы ответил, что «законы, написанные большевиками, нельзя использовать против Советской власти»[3840].
Разумеется, амбиции Сталина отнюдь не ограничивались применением статьи 107. Он продолжал ходить кругами вокруг вопроса о судьбе нэпа. Когда его спрашивали об этом в открытую, он ко всеобщему облегчению утверждал, что нэп будет продолжаться. Но его собеседники не осознавали, что он вернулся к первоначальному пониманию нэпа как временному отступлению в сочетании с социалистическим наступлением. В том же самом номере (от 31.01.1928) журнала «На ленинском пути», в котором говорилось о спорах из-за применения статьи 107, было написано, что «мелкие, распыленные, единоличные хозяйства реакционны по самой своей природе. Дальнейшее развитие производительных сил страны, без которого нам не обойтись, на этой основе невозможно». Завершалась передовица призывом: «Деревня — вперед к большим колхозам!»[3841]. Возможно, это была первая в СССР передовица, в которой шла речь о грядущем грандиозном повороте.
Но если сибирская партийная организация не могла даже вытрясти зерно из кулаков, разве под силу ей было всестороннее социалистическое преобразование деревни? Правда, сибирские партийные вожди устроили масштабную показную мобилизацию: согласно их данным, вызывающим очень большие сомнения, с января по март 1928 года состоялось 12 тысяч собраний «крестьян-бедняков», на которых якобы присутствовало 382 600 человек[3842]. Кульминацией всего этого стала первая в истории Сибири конференция крестьянской «бедноты», открывшаяся 1 марта 1928 года в Новосибирске; в ее работе, получившей всесоюзное освещение, участвовало 102 делегата. «Надо разъяснить в деревне всем, — заявил, согласно „Правде“, один из делегатов, — что кулак — злостный держатель хлеба и враг государству»[3843]. Впрочем, на уровне районов — там, где и разворачивались бои, — сибирские партийные аппаратчики требовали, чтобы новые «тройки», занимающиеся хлебозаготовками, работали строго в рамках парторганизаций, не раскрывая своего существования, «с тем, чтобы не вызвать непонимания среди населения и части партийных низов»[3844]. Сталин стремился к максимальной огласке жестких мер принуждения; партийные организации из сельских округов, наоборот, хотели действовать втихомолку.
3834
3835
3836
3837
3838
Кроме того, власти конфисковали 78 мельниц и 68 амбаров и закрыли 1500 кожевенных мастерских.
3839
По состоянию на 1928 г. в списках ГПУ по Сибири значилось 36 674 подозрительных лица. Угроватов.
3840
Леонидов, Рейхсбаум.
3843
Другой делегат якобы требовал снизить цены, по которым у крестьян весной покупали зерно.