Сталин прибыл в Москву 6 февраля 1928 года, пробыв в пути три недели. Снова оказавшись на Старой площади, он мог отслеживать последствия своего турне не только по партийным каналам, но и посредством донесений тайной полиции. Например, в составленной ОГПУ сводке политических настроений от 10 февраля содержалось тревожное упоминание о том, что в Сибири «Отношение членов партии к проводимым мероприятиям по усилению хлебозаготовок по многим округам почти ничем не отличается от остальной массы крестьянства». Далее по округам перечислялись имена тех, кто отказывался участвовать в акциях принуждения, причем некоторые из них якобы высказывались в том духе, что оппозиция права: Центральный комитет загоняет страну в кризис[3855]. 13 февраля Сталин со Старой площади разослал партийным организациям по всему Союзу очередной секретный циркуляр, в котором утверждал, что «Мы <…> выходим из кризиса хлебозаготовок», но подчеркивал, что партия пренебрегает борьбой «с кулачеством и кулацкой опасностью» и оказалась засорена людьми, которые желают «жить в мире с кулаком». Таких людей он зловеще называл «коммунистами» в кавычках. Сталин требовал, чтобы они работали «не ради службы, а ради революции» и чтобы высшее партийное руководство продолжало «проверку и решительное очищение партийных, советских и кооперативных организаций, изгонять из них чуждые и примазавшиеся элементы, заменяя их выдержанными партийными и проверенными беспартийными работниками»[3856]. Но если партия находилась под таким сильным влиянием нэповского капитализма и кулаков, то где можно было найти надежные кадры?
Еще больше ситуацию в глазах режима запутывало то, что сельский конфликт оказался по большей части не классовым, а межпоколенческим и гендерным; режим косвенно признавал это, сетуя на то, что крестьяне-середняки и даже бедняки «шли за» кулаками[3857]. Похоже было на то, что разжечь серьезную «классовую войну» в деревне силами одних только селян не удастся. Уже в связи с сибирской поездкой Сталина власти направили в Сибирь около 100 воинствующих пролетариев-коммунистов из Москвы и Ленинграда с тем, чтобы те гальванизировали нажим на кулаков. Вскоре после этого Сталиным по всему Союзу были мобилизованы на хлебозаготовки около 4 тысяч городских функционеров из партийных организаций губернского и районного уровня, «самые стойкие и наиболее опытные большевики», а также 26 тысяч «активистов» из низов[3858]. Впрочем, командированные в деревню находили соратников и на местах. Олег Барабашев (г. р. 1904), комсомольский активист и журналист родом из Одессы, переведенный из Ленинграда в Сибирь, писал в газете «Советская Сибирь» (которую он редактировал): «Сталин прав, утверждая, что партия готова к лозунгу раскулачивания». Барабашев имел в виду пролетарские элементы в партии. Побывав на собрании партийной ячейки на узловой железнодорожной станции под Омском, он писал о том, что рабочие боятся нехватки продовольствия и ценовой инфляции и с нетерпением ждут арестов «кулаков-спекулянтов»[3859]. Барабашев также мог указать на кровожадные настроения по отношению к инженерам и специалистам царских времен, по-прежнему имевшим заметные привилегии и влияние. Потакание этим настроениям оказалось для Сталина крайне заманчивым делом, а его политические оппоненты не сумели ему воспрепятствовать.
Дилемма Рыкова
Алексей Рыков, осуществлявший повседневное руководство правительством, не выезжал в регионы с целью насильственного изъятия зерна. (Как не выезжали и Томский с Бухариным.) Он считал нэп при всех его недостатках предпочтительным по сравнению с альтернативой — дестабилизацией. Рыков (г. р. 1881), русский крестьянин из Саратова, где служил губернатором Столыпин, всегда был большевиком и занимал ту же должность, что и Ленин, — председателя Совета народных комиссаров. (Поразительное сходство их судеб на этом не заканчивалось: Рыкову, как и Ленину, не удалось получить диплом юриста в том же самом Казанском университете[3860].) Рыков был почти ровесником Сталина и жил в том же здании в Кремле, но общения между ними почти не было. Рыков не испытывал никаких колебаний во время борьбы с оппозицией, но хотя он не возражал против сталинских принудительных мер, призванных наполнить государственные закрома хлебом, его возмущала проявленная Сталиным после его сибирской поездки склонность к сохранению «чрезвычайщины»[3861]. В конце концов, они только что разделались с Троцким и объединенной оппозицией, а теперь что, Сталин собирается выполнять их программу?[3862] Выступая за отмену принудительных мер, Рыков мог ссылаться на энергичные действия самого Сталина, предотвратившие непосредственный кризис: объем хлебозаготовок в феврале (1,9 миллиона тонн) побил месячный рекорд, позволив хлебозаготовкам за 1927/1928 год резко превысить итоги предыдущего года. Точно так же Рыков выступал и против все более нереалистичных планов индустриализации, на которых настаивал Куйбышев. 7 марта 1928 года, после заседания политбюро, на котором Молотов, замещавший Сталина, раскритиковал составленный Рыковым проект индустриально-финансового плана на 1927/1928 год как недостаточно амбициозный, Рыков последовал примеру Сталина: он послал ему, Молотову и Бухарину письмо о своей отставке. Рыков просил, чтобы ему дали назначение на Урал, так же, как Сталин просил отправить его в забытый богом сибирский Туруханск, где он когда-то находился в ссылке. В тот же день Рыков послал и второе письмо, показывая, что он не шутит[3863].
3855
3856
Сталин.
3858
3859
3861
Trotsky archive, Houghton Library, Harvard University, T 1106;
3862
Сталина безоговорочно поддерживали только Молотов и Куйбышев. Рыков признавался, что он недооценивал масштабов кризиса, а Молотов — его продолжительности. Lewin,