То, что мы называем модернизацией, не было чем-то естественным или автоматическим. Этот процесс включал насаждение ряда труднодостижимых атрибутов — массового производства, массовой культуры, массовой политики, — которыми обладали величайшие державы. Эти государства, в свою очередь, вынуждали другие страны либо проводить модернизацию, либо страдать от последствий ее отсутствия, включая военные поражения и возможное превращение в колонию. С точки зрения колонизаторов, колонии являлись не только геополитическим активом (в большинстве случаев), но и, по словам одного историка, «разновидностью демонстративного потребления в национальных масштабах» — показателями геополитического статуса или его отсутствия, что влекло за собой агрессивность в отношениях между соперничающими государствами, как могли засвидетельствовать те, на кого она была направлена[285]. Иными словами, модернизация была процессом не социальным — переходом от «традиционного» к «современному» обществу, — а геополитическим: речь шла о том, чтобы или любой ценой войти в круг великих держав, или пасть их жертвой[286].
В связи с этим можно упомянуть разработку методов производства стали (1850-е годы), прочного и упругого сплава железа с углеродом, вызвавшей революцию в оружейном деле и преобразовавшей судоходство, тем самым создав условия для возникновения глобальной экономики. Сталь нашла широкое применение, в частности, благодаря изобретению электромотора (1880-е годы), сделавшего возможным массовое производство: стандартизацию главных свойств товаров, разделение труда на сборочных линиях, замену ручного труда машинным и реорганизацию производственных процессов[287]. Благодаря этим новым способам организации производства выплавка стали выросла с полумиллиона тонн в 1870 году до 28 миллиона тонн в 1900 году. Однако 10 миллионов тонн приходилось на США, 8 миллионов — на Германию и 5 миллионов — на Великобританию, то есть почти вся сталь выплавлялась в этих нескольких странах. К этой картине можно добавить производство важнейших промышленных химикалий: искусственных удобрений, необходимых для повышения урожайности, хлора, применяемого как отбеливатель при обработке хлопка, и взрывчатки (нитроглицериновый динамит Альфреда Нобеля, 1866), использовавшейся в горном деле, при строительстве железных дорог и как орудие убийства. По мере того как некоторые страны успешно развивали современную промышленность, мир начал делиться на преуспевающие индустриальные страны (Западная Европа, Северная Америка, Япония) и обделенных поставщиков сырья (Африка, Южная Америка, большая часть Азии).
В число атрибутов современного конкурентоспособного государства также входили кредитно-финансовые учреждения, стабильная валюта и акционерные компании[288]. Однако во многих отношениях новая мировая экономика опиралась на труд крестьян в тропиках, поставлявших первичную продукцию (сырье), в которой нуждались промышленно развитые страны, и, в свою очередь, потреблявших значительную часть товаров, произведенных из их сырья. Коммерциализация вызвала переход от натурального к специализированному хозяйству — например, в Китае обширные земли, прежде использовавшиеся для натурального хозяйства, были заняты посевами хлопка для английских хлопкопрядильных фабрик, — что приводило к распространению рынков, позволявших добиться резкого прироста производства. Но это происходило в ущерб выращиванию прочих культур (дополнявших рацион крестьян) и сетям взаимных социальных связей (обеспечивающих выживание), вследствие чего рынки подрывали традиционные способы борьбы с периодическими засухами, носившими хронический характер. Воздушные потоки, порождаемые Эль-Ниньо (периодическим потеплением Тихого океана), разносят тепло и влагу во многие уголки мира, вызывая нестабильность климата и такие явления, вредящие сельскому хозяйству, как ливни, наводнения, оползни и лесные пожары, а также сильнейшие засухи. Итогом стали три волны голода и болезней (1876–1879, 1889–1891, 1896–1900), погубившие от 30 до 60 миллионов жизней в Китае, Бразилии и Индии. В одной только Индии от голода умерло 15 миллионов человек, что составляло половину населения Англии на тот момент. Подобных опустошений не было со времен «черной смерти», свирепствовавшей в XIV веке, и гибели коренных народов Нового света от болезней в XVI веке. Если бы такая массовая гибель населения — равнозначная голоду в Ирландии, умноженному на тридцать, — произошла в Европе, то она стала бы считаться ключевым моментом всемирной истории. Помимо воздействия коммерциализации и климата, свою роль сыграли прочие факторы: например, после того как в США лопнул железнодорожный «пузырь», произошло резкое сокращение спроса на важнейшие виды продукции тропических стран. Но в первую очередь колониальные власти усугубляли неопределенность, создаваемую рынком и климатом, неумелым и расистским правлением[289]. В 1889 году лишь в Эфиопии существовала проблема абсолютной нехватки продовольствия, а то, о чем идет речь, представляло собой не «естественный», а рукотворный голод, являвшийся следствием того, что мир был подчинен великим державам.
287
Fridenson, «The Coming of the Assembly Line to Europe,» 159–75; Hounshell,