Германия 15 марта 1928 года на неопределенный срок приостановила двусторонние переговоры о торговле и кредите, возлагая вину за это на провокационный арест пятерых своих граждан[3893]. ТАСС обвиняло в срыве переговоров Берлин, а советская печать, понукаемая сталинским аппаратом, на все лады честила немцев за их вероломство. Николай Крестинский, советский посол в Германии, 17 марта послал из Берлина письмо Сталину (копия — Чичерину) с просьбой освободить одного из арестованных немецких граждан, Франца Гольдштейна. Разъяренный Сталин ответил четыре дня спустя, направив копию Чичерину; он обвинял Крестинского в позорном содействии попыткам немцев использовать эти аресты, чтобы «взвалить на нас вину за перерыв [переговоров]». Диктатор добавлял: «Представитель свободного государства не может вести переговоры в таком тоне, в каком Вы сочли нужным вести. Разве трудно понять, что немцы наглейшим образом вмешиваются в наши внутренние дела, а Вы вместо того, чтобы оборвать немцев, продолжаете любезничать с ними. Дело дошло даже до того, что „Франкфуртер Цейтунг“ публикует о Ваших разногласиях с Москвой по вопросу об аресте немцев. Дальше идти некуда. С комм[унистическим] приветом. И. Сталин»[3894].
Впрочем, неожиданно Гольдштейн, а также Генрих Вагнер, другой служащий AEG, были освобождены. Гольдштейн, согласно записке, составленной для Менжинского специалистом по контрразведке Артуром Артузовым, услужливо сообщил своим следователям из ОГПУ, что знает трех эмигрантов-белогвардейцев, работающих в русском отделе AEG в Германии, которые настроены крайне антисоветски, и что он видел у них большую сумму денег. Также, заискивая перед следствием, он выказал готовность и впредь работать в СССР[3895]. Впрочем, в Берлине на беседе в министерстве иностранных дел Гольдштейн отверг все советские обвинения в саботаже, объяснив поломки оборудования безразличием со стороны рабочих, боязнью арестов, распространенной среди беспартийных специалистов, некомпетентностью партийного надзора и общей дезорганизацией. Публично он выражал возмущение тем, что был арестован по сфабрикованным обвинениям, когда пытался оказать помощь советской промышленности, призывал других немцев не ставить «свои знания и способности» на службу советскому режиму и подробно описывал ужасающие условия содержания в провинциальной советской тюрьме (в городе Сталино), подняв большой шум[3896]. В то же время трех немцев, оставшихся под арестом — Макса Майера, Эрнста Отто и Вильгельма Бадштибера (работавших на горнорудную фирму Knapp) — держали в тюрьме без всякой связи с внешним миром, в нарушение двусторонних договоров, согласно которым германские консульские работники имели право встречаться с ними. И это еще не все: Чичерин передал Брокдорфу-Ранцау ноту Ягоды с подробным перечислением преступлений некоего немецкого гражданина, отсутствовавшего в списке тех, кто находился в СССР; с другой стороны, этого обвиняемого звали почти так же, как человека, который в последний раз был в СССР в 1927 году, что лишь усилило сомнения немцев в отношении этого «дела» ОГПУ[3897].
Арест немецких граждан ударил и по франко-советским отношениям, подтвердив распространенную точку зрения о том, что с Москвой не стоит вести дела. Как и Франция, Германия не стала разрывать дипломатические отношения, однако некоторые немецкие фирмы начали отзывать домой остальных своих инженеров[3898]. Сталин по-прежнему желал заполучить немецких специалистов, немецкие технологии, немецкий капитал — но на своих условиях. AEG 22 марта решила не останавливать строительство многочисленных объектов, которым она занималась в СССР. Через неделю, спустя 22 дня после арестов, советские власти уведомили германское посольство, что немецких граждан (содержавшихся в Ростове) может посетить харьковский консул; немецкий посол потребовал, чтобы к ним пустили кого-нибудь из московского посольства, и получил на это разрешение. Свидания, состоявшиеся 2 апреля, продолжались по десять минут на каждого заключенного, в присутствии трех сотрудников ОГПУ[3899]. Пять дней спустя троих немцев в преддверии суда перевели в Бутырскую тюрьму в Москве.
3893
3896
Там же. С. 231–233, 239–241; Rosenbaum, Community of Fate, 254–5. Неорганизованность и скверное управление в советской угольной промышленности подробно описываются в: «Report of Stuart, James & Cooke, Inc. to V.S.N.H.», ch. 1, p. 2, Hoover Institution Archives, Charles E. Stuart papers, box 1. В конце 1980-х гг. прокуратура СССР сняла обвинения в преднамеренном вредительстве и работе на бывших шахтовладельцев, эмигрировавших за границу, и на зарубежную разведку, ссылаясь на недостаточные доказательства. Мозохин.
3897
Кислицын.
3898
12 марта 1928 г. Чичерин писал Сталину о резкой реакции за границей — не только в Германии — и рекомендовал создать комиссию, которая бы рассмотрела дела арестованных немецких граждан, но Сталин отказал ему в этом. Крестинский, советский посол в Берлине, отправил Сталину длинное жалобное письмо (от 1617 марта 1928 г.) о последствиях для советско-немецких отношений («мы идем навстречу тяжелому затяжному конфликту с германской промышленностью, а стало быть, и с правительством, и с общественным мнением»). Красильников.