Подстрекательство к классовой войне
Сталин играл с огнем. На всю советскую угольную отрасль приходилось не более 1100 образованных инженеров, и предавать 50 из них суду по одному-единственному делу было очень рискованно в экономическом смысле, тем более что многие другие инженеры, испугавшись, прекращали работу, а другие подвергались словесным и физическим нападениям со стороны рабочих[3900]. «…я знаю, что при желании можно обвинить и невинного — сейчас момент такой, — писал в предсмертной записке инженер, не имевший отношения к Шахтинскому делу, но покончивший с собой после того, как его стали называть „шахтинцем“ и угрожать ему арестом. — Я не хочу позора, не хочу безвинно страдать и оправдываться, предпочитаю смерть позору и страданиям»[3901]. Во всей ленинградской промышленности на 1000 рабочих приходилось всего 11 инженеров; в Москве — 9, на Урале — 4[3902]. За исключением Молотова, преданные сторонники Сталина, поддерживавшие меры принуждения против крестьян, пытались обуздать ту истерику, которую Сталин раздувал вокруг Шахтинского дела[3903]. Орджоникидзе, глава Центральной контрольной комиссии и Рабоче-крестьянской инспекции, 26 марта заявил группе недавних выпускников, что Шахтинское дело нетипично, что инженеры крайне нужны советской промышленности, что нужно позволить иностранным инженерам работать в советской промышленности, а советским специалистам — ездить за границу[3904]. Куйбышев, который в годы гражданской войны примыкал к левым коммунистам и выступал против использования царских «военных специалистов», сейчас, как председатель Высшего совета народного хозяйства, на собрании директоров промышленных предприятий выступил с речью, опубликованной в издававшейся ВСНХ «Торгово-промышленной газете», сказав, в частности: «…всякое неправильное утверждение, неправильное обвинение или обвинение чрезмерно преувеличенное создает очень трудную атмосферу для работы и такая критика уже перестает воспитывающе действовать»[3905]. 28 марта он уверял группу московских инженеров и ученых, что Шахтинское дело ни в коем случае не возвещает о новой политике в отношении технических специалистов и что «правительство примет все меры к тому, чтобы в связи с шахтинским делом не пострадал ни один невинный инженер»[3906].
В то время как сталинская фракция встала в оппозицию к Шахтинскому делу, оппоненты Сталина в политбюро, выступавшие против его жесткой крестьянской политики, поддерживали обвинения во вредительстве. 29 марта Ворошилов в письме Михаилу Томскому, главе профсоюзов, только что вернувшемуся из этого угледобывающего региона, выражал тревогу: «Миша! Скажи откровенно, не вляпаемся ли мы при открытом суде в Шахтинском деле? Нет ли перегиба в этом деле местных работников, в частности краевого ОГПУ?». Томский, бывший литограф, человек низкорослый и коренастый, с ужасными зубами, глухой на одно ухо, много пивший и страдавший от приступов депрессии, но в то же время обладавший грубоватым шармом и едким остроумием, был единственным настоящим рабочим в политбюро (правда, крестьянин Калинин тоже работал на заводах) и пользовался у рабочих искренней популярностью — в намного большей степени, чем Сталин[3907]. Томский уже давно добивался «пролетаризации» аппарата в целях борьбы с бюрократизмом, и режим, призывая рабочих к активному участию в общественной жизни, лил воду на его мельницу[3908]. Томский сообщал Ворошилову, что буржуазные специалисты «ходят вокруг нас кругами!». Советские планы строительства в горнорудной отрасли были «одобрены французами» вследствие зарубежных связей инженеров. «…картина ясная, — уверял он Ворошилова. — Главные персонажи в сознании. Мое мнение таково, что не мешало бы еще полдюжины коммунистов посадить»[3909]. Бухарин в выступлении перед Ленинградской партийной организацией (13 апреля 1928 года) не только одобрил сталинскую линию на борьбу с массовым вредительством в угольной промышленности, но и говорил о большой вероятности существования аналогичных «организаций», занятых саботажем в других отраслях, и указывал на необходимость в «пролетарской демократии» в виде производственных собраний. Как подчеркивал Бухарин, правомерность советских репрессий была подтверждена тем фактом, что после ареста немцев в Западной Европе разгорелась энергичная антисоветская кампания и отношения с Германией резко ухудшились[3910]. Бухарин еще с тех времен, когда он вместе со своим соавтором Преображенским писал «Азбуку коммунизма», был склонен относиться к «буржуазным инженерам» как к предателям. Кроме того, Бухарин изо всех сил старался не давать Сталину предлога обвинять его в раскольничестве и фракционности. Но Сталин, затевая Шахтинское дело, не столько предпринимал политическую атаку на защитников нэпа в рядах партии, сколько обходил с фланга свою собственную фракцию.
3900
Терпигорев.
3901
И далее: «…неужели дело Ленина погубят?». Мозохин, Гладков.
3903
3904
3905
3909
Квашонкин.
3910