Был ли этот эпизод от начала до конца спланирован Сталиным с его исключительным хитроумием или же он был случайностью, которую Сталин сумел обратить себе на пользу, остается неясно. Ясно лишь то, что Сталин ничего не сделал для прекращения этих вредных слухов. Ясно и то, что все контакты со ссыльным Каменевым перлюстрировались и прослушивались ОГПУ. С другой стороны, Сокольников едва ли был таким человеком, который бы с готовностью принял участие в одной из ловких интриг Сталина. А Каменев? Ему удалось беспрепятственно приехать в Москву. Сталин даже не отобрал у него его кремлевскую квартиру, на которой утром 11 июля, пока еще продолжался пленум, Каменев ответил на новый звонок Сокольникова. «Дело зашло гораздо дальше, у Бухарина окончательный разрыв со Сталиным, — заявил Сокольников. — Вопрос о снятии [Сталина] поставлен был конкретно: Калинин и Ворошилов изменили». Это была бомба, совершенно бесстрашно и безрассудно переданная по прослушиваемой линии членом ЦК тому, кто не был его членом. Сокольникова и Каменева объединяло то, что лишь они двое когда-либо призывали на партийном съезде к снятию Сталина с должности генерального секретаря, и не исключено, что Сокольников не отказался от этой затеи. Вероятно, мечта об этом не покидала и Каменева, но, с другой стороны, он, как и Зиновьев, явно стремился вернуть расположение вождя и снова оказаться на высоком посту, соизмеримом с его мнением о своей персоне и его заслугами. Вскоре после второго звонка Сокольников явился на квартиру к Каменеву в сопровождении Бухарина. (Потом он ушел, а Бухарин остался.) Каменев, изложивший свой секретный разговор с Сокольниковым на бумаге, так же поступил и на этот раз, изобразив Бухарина охваченным эмоциональным приступом нелояльности к Сталину.
«Мы считаем, что линия Сталина губительная для всей революции, — заявил Бухарин Каменеву, согласно его заметкам. — Разногласия между нами и Сталиным во много раз серьезней всех бывших у нас разногласий с вами. Я, Рыков и Томский единогласно формулируем положение так: „было бы гораздо лучше, если бы имели сейчас в политбюро вместо Сталина — Зиновьева и Каменева“». Бухарин добавил, что он открыто говорил об этом с Рыковым и с Томским и что он не разговаривал со Сталиным уже много недель. Сталин — «беспринципный интриган, который все подчиняет сохранению своей власти. Меняет теории ради того, кого в данный момент следует убрать». После всех этих лет, проведенных рядом со Сталиным, Бухарин по-прежнему не понимал, что Сталин — убежденный левак и ленинец, отличающийся гибкостью тактики. Но по крайней мере Бухарин понял, что Сталин «уступил» на июльском пленуме, «чтобы нас зарезать», и что он «так маневрирует, чтобы выставить нас раскольниками». Кроме того, Бухарин поведал, что Сталин не «предлагал ни одного расстрела по Шахтинскому делу», вместо этого отойдя в тень, пока другие предлагали то же самое вместо него, и приняв личину умеренного человека, и в то же время идя на явные уступки на всех торгах. Тем не менее Бухарин высмеивал как «идиотскую безграмотность» две главные формулировки, предложенные Сталиным на пленуме: взимание «дани» с крестьянства и обострение классовой борьбы по мере построения социализма. Каменев попросил Бухарина уточнить размер его сил, и Бухарин назвал себя, Томского, Рыкова, Николая Угланова, некоторых ленинградцев — но не назвал ни одного украинца (которых Сталин «купил», отозвав Кагановича), и добавил, что «Ягода и Трилиссер» — то есть ОГПУ — «с нами», но «Ворошилов и Калинин изменили в последний момент». Также он сказал, что Орджоникидзе «не рыцарь, ходил ко мне, ругательски ругал Сталина, а в решающий момент предал», и что «питерцы <…> испугались, когда зашла речь о возможной смене Сталина <…> середняк цекист <…> страшно боится раскола»[4014].
4014
Данилов.