Будущие кирпичи, сегодняшнее озлобление
Признаки того, что мир готов перевернуться вверх тормашками, были налицо. 12 июля Молотов закрыл партийный пленум докладом о подготовке новых специалистов, в котором указывал на отсталость советских научных лабораторий и технического образования, приводя в пример одно московское учебное заведение, в котором пользовались учебниками 1895 года и учебными пособиями, сделанными в 1847 году, Молотов сообщил, что во всей огромной Российской Советской Федеративной Социалистической Республике есть только 117 аспирантов по техническим наукам. Понятно, что тайная полиция и печать при оголтелом содействии со стороны Молотова вела травлю немногочисленных действительно квалифицированных буржуазных специалистов[4024]. Но Сталин не желал быть признательным этим классовым врагам. В дни работы пленума в Москве завершился VI съезд Китайской коммунистической партии — первый съезд китайских коммунистов, проведенный за пределами Китая. На него прибыло 84 делегата (Мао остался на родине). Москва формально согласилась на создание отдельных армейских формирований китайских коммунистов, которое уже шло полным ходом, но Сталин все равно требовал, чтобы они оставались под флагом Гоминьдана, несмотря на резню, устроенную Чан Кайши. В свою очередь, тот продолжал военную кампанию по объединению страны, 6 июля отбив Пекин у бывшего бандита и генерала-сепаратиста (этот генерал, Чжан Цзолин, рассчитывавший на японское покровительство, начал отступление в Маньчжурию, но по дороге туда был убит бомбой). Сталин по-прежнему искоренял троцкистские взгляды в Китайской коммунистической партии, хотя своей стране он уже навязывал собственную разновидность троцкистских взглядов[4025].
Только самые проницательные из кремленологов могли проникнуть сквозь дымовую завесу, окутывавшую режим. Ознакомившись с опубликованным вариантом речи Сталина в Коммунистической академии, в которой повторялось то, что диктатор сказал на закрытом заседании в Сибири, Борис Бахметьев, бывший посол Временного правительства в США, писал в августе 1928 года еще одному эмигранту из кадетов, Василию Маклакову: «диктаторская власть не может чувствовать себя прочно и спокойно, поскольку главная отрасль хозяйственной жизни страны — земледелие — зависит в конечном счете от доброй воли многих миллионов индивидуальных крестьян-хозяев». Бахметьев считал Сталина одним «из немногих оставшихся неисправимых фанатиков <…> несмотря на то, что большинство иностранных писателей склонны видеть в нем оппортуниста, ведущего Россию обратно к капитализму», и отмечал, что Сталин сумел «признать, что советская власть должна иметь источник земледельческого производства в своих руках», так же, как и промышленность. Далее Бахметьев указывал, что те крестьяне, которых называли кулаками — хотя «мужик, имеющий две лошади и две-три коровы, никаким эксплуататором не является» — постепенно начали выполнять функцию прежнего дворянского сельского хозяйства, производя излишки, в которых отчаянно нуждались власти страны. Бахметьев высмеивал проходившую еще в середине 1920-х годов полемику Сталина с Троцким и прочими по поводу нэпа, поскольку сейчас уже сам Сталин начал душить этих производителей-кулаков, и отмечал, что такие действия верны с точки зрения сторонников марксистской логики и коммунистической доктрины, которым вместо частных собственников нужны «фабрики хлеба, то есть колхозы и совхозы», способные производить «достаточное количество зерна, чтобы сделать власть независимой от капризов и настроений крестьянских масс». Бахметьев даже понимал, что «в самой партии обнаружилось течение против нового курса Сталина, гораздо более резкое и гораздо более быстрое, чем я думал»[4026].