Столыпин рассчитывал в полной мере воспользоваться новым шансом, полученным режимом благодаря Дурново с его решительными карательными мероприятиями, в рамках новой ситуации, созданной стараниями Витте, успешно навязавшего царю квазиконституционализм Октябрьского манифеста. Столыпин в свою бытность премьер-министром (1906–1911) пытался на свой манер перестроить российскую политическую систему. Однако консервативный российский политический истеблишмент, разъяренный конституционным самодержавием, решительно противодействовал стараниям Столыпина создать новое государство за его счет. Левые по различным причинам — их отрезвило поражение восстания 1905 года и столыпинские репрессии — тоже впали в отчаяние. Вообще говоря, наш герой, Иосиф (Коба) Джугашвили, совершил свои самые знаменитые революционные подвиги именно при Столыпине. Но принесла ли эта подрывная деятельность какие-либо серьезные плоды — вопрос спорный. И наоборот, цели и фиаско программы столыпинских реформ, как и реформ, проводившихся до него Витте, многое говорят нам о будущем режиме Сталина. В тот момент, взирая на мир сквозь призму канонического марксизма, будущий Сталин не имел почти никакого понятия о том, через что пришлось пройти Столыпину. Сталин никогда не встречался с ним, но впоследствии он в очень значительной степени повторил путь царского премьер-министра.
Второй российский претендент на роль Бисмарка
В качестве определяющих черт Российской империи, пожалуй, можно назвать два момента. Во-первых, российский экспорт обеспечивал питанием и Германию, и Англию, но сельское хозяйство страны оставалось крайне неэффективным: в России наблюдалась самая низкая урожайность в Европе (она была выше даже в Сербии, которая считалась не более чем ее «младшей сестрой»); урожайность на единицу посевной площади здесь была в два с лишним раза ниже, чем во Франции и даже в Австро-Венгрии[423]. По этой причине крестьянский мир представлялся проблемой, требовавшей срочного решения. Во-вторых, российская политическая жизнь становилась яростной, самоубийственной, безумной. Многие представители элиты, и не в последнюю очередь Николай II, ожидали, что первые выборы, состоявшиеся в 1906 году, дадут стране консервативную крестьянско-монархическую Думу. Но вместо этого победу на выборах одержали конституционные демократы, что поразило даже самих кадетов. Классические российские либералы, придя к власти с помощью избирательной урны, не выказывали ни малейшего желания сотрудничать с самодержавием, а Николай II не имел никакого намерения идти на компромисс с ними[424]. Более того, несмотря на то что социалистические партии бойкотировали первые думские выборы, они изменили свою позицию и получили десятки мест во Второй думе (отчасти благодаря голосам крестьян). Естественно, охранка учредила надзор за депутатами, пользуясь услугами осведомителей и прослушивая телефонные разговоры[425]. Тем не менее у тайной полиции не имелось ответа на политическую неуступчивость, проявленную всеми сторонами. Более того, последней очень сильно способствовала кошмарная процедура принятия законов Думой. Не существовало никаких механизмов для отделения важных дел от второстепенных, поэтому решительно по всякому поводу принимались законы, хотя маловажные вопросы вполне могло решать правительство в рабочем порядке. Кроме того, как ни странно, в Думе не имелось никакого четкого графика принятия законопроектов; до того как ставить их на голосование, они рассматривались в многолюдных депутатских комиссиях, причем некоторые комиссии могли изучать один-единственный законопроект до полутора лет. Когда законопроекты наконец выносились на суд Думы, она снова обсуждала их в полном составе, затягивая дело до бесконечности[426]. В таких процедурных мелочах могли утонуть любые начинания, особенно в тех случаях, когда взаимно оппозиционные политические силы были не способны достичь согласия.
С точки зрения конституционных демократов, проблема заключалась в том, что российская конституционная революция не ликвидировала самодержавия. Более того, Николай II воспользовался своими прерогативами, чтобы распустить Думу первого созыва всего после 73 дней ее работы. Согласно статье 87 Основных законов самодержец имел право издавать законы в перерывах между сессиями Думы. (Теоретически такие законы требовали утверждения Думой после того, как она возобновляла работу, но они оставались в силе, пока шли дебаты[427].) Выбранная в 1907 году Вторая дума, в еще большей степени игравшая роль трибуны для антиправительственных выступлений, продержалась менее девяноста дней. После этого, 3 июня 1907 года, Столыпин в одностороннем порядке в еще большей степени сузил думскую избирательную базу: с его подачи Николай II воспользовался статьей 87 для изменения положений о выборах, что недвусмысленно запрещалось Основными законами[428]. «Переворот!» — восклицали конституционные демократы, представлявшие собой одну из двух главных мишеней этого столыпинского маневра (второй мишенью являлись представители еще более левых партий). Да, это был переворот. Однако, с точки зрения Столыпина, кадетов тоже едва ли можно было назвать ангелами: в 1905–1907 годах они содействовали антиправительственному терроризму, публично осуждая его, но втайне поощряя с тем, чтобы ослабить самодержавие. В результате этого сговора были убиты многие царские чиновники средней руки[429]. Но если придворные интриганы понукали Николая II покончить с думским «экспериментом», то Столыпин пытался сотрудничать с законодателями с тем, чтобы подвести под висевшее в пустоте российское правительство какую-то политическую опору, совместимую с самодержавием. «Нам нужны не профессора, а люди с корнями в стране, местное дворянство и прочие в том же роде», — заявил Столыпин профессору Бернарду Пересу, основателю британской русистики, в мае 1908 года[430].
425
Щеголев.
427
Царь был обязан ежегодно созывать Думу всего на два месяца. Кроме того, имеются заслуживающие доверия указания на то, что премьер-министр Горемыкин, сменивший Витте, и Николай II втайне договорились о том, чтобы позволить Думе работать лишь до тех пор, пока она не дискредитирует себя в глазах общественности. Затем Дума была распущена — а Горемыкин отправлен в отставку: Verner,
428
Ascher,
430
«Memorandum by Professor Pares respecting his Conversations with M. Stolypin,» in Lieven,