Таким образом, запутанная внешнеполитическая ситуация представляла собой проблему, по крайней мере не менее чреватую опасностями, чем отсутствие у самодержавия надежной внутриполитической базы. Вследствие такого сочетания обе эти проблемы намного повышали свою взаимную значимость. Оба стратегических варианта, фактически имевшихся у России — союз с Францией и Великобританией против Германии или чреватая гневом со стороны Франции и Великобритании роль младшего партнера при Германии, подмявшей под себя Европу, — были сопряжены с серьезными угрозами. Столыпин был прав, когда пытался ослабить трения в отношениях с Великобританией и в то же время старался избежать однозначного выбора между Лондоном и Берлином, но в тех обстоятельствах он оказался не способен проводить эту линию. Российские проблемы усугубляла позиция Японии. После 1907 года Великобритания не несла никаких обязательств перед Россией в том случае, если бы японцы стали вести себя агрессивно, однако Россия не могла остаться в стороне, если бы англо-германское противостояние дошло до точки кипения. Решительное намерение Столыпина отказаться от вмешательства на Балканах в 1908 году никак не повлияло на подспудное стратегическое течение, увлекавшее Россию в сторону внешнеполитических осложнений.
В тупике
Вернувшись в мае 1907 года в Баку, Джугашвили выступил с сообщением о работе V съезда Российской социал-демократической рабочей партии на страницах большевистской подпольной газеты «Бакинский пролетарий». Он отмечал, что на съезде преобладали меньшевики, среди которых было много евреев. «…не мешало бы, — писал он в своем репортаже, вспоминая услышанную на съезде реплику другого большевика, — нам, большевикам, устроить в партии погром»[513]. Это замечание — сделанное одним из делегатов, прибывшим из российской черты оседлости, и повторенное Джугашвили, — свидетельствует об уровне взаимной враждебности и сильном разочаровании, к 1907 году сопровождавшем поблекшие надежды 1905 года на объединение. Существенно, что это была первая не анонимная статья будущего Сталина на русском языке; отныне он уже до самого конца жизни больше ничего не публиковал на грузинском. Сохранившиеся исторические документы никак не объясняют этот поворот. Не исключено, что будущий Сталин стремился ассимилироваться. Большой социал-демократический треугольник, охватывающий северо-запад Российской империи — от Санкт-Петербурга к Москве, а оттуда к царской Польше и Литве — был европейским по своей культуре и облику. Ниже, на юго-западе (в более южной половине черты оседлости), социал-демократия в целом отсутствовала; еще дальше, к югу, она получила большое распространение на Кавказе, но здесь тон задавали меньшевики. В результате всякий раз, когда Джугашвили оказывался на одном из крупных партийных съездов в обществе других большевиков, он сталкивался с насквозь европеизированной культурой, на фоне которой заметно выделялись его грузинская внешность и резкий грузинский акцент. Евреи, входившие в большевистскую фракцию социал-демократов, нередко были людьми совершенно обрусевшими, как и многие из поляков (включая польских евреев) и латышей; но даже в тех случаях, когда последние были не очень обрусевшими, в них все равно без труда можно было распознать европейцев. Соответственно, несмотря на то что прочие нерусские большевики тоже в известной степени отличались от этнических русских, Джугашвили выделялся явной восточной внешностью. Возможно, этим объясняется, почему в 1906 году он вернулся с партийного съезда в европейском костюме. Не исключено, что этот же факт, продолжавший ощущаться им и в дальнейшем, стоял и за резким отказом от грузинского языка в пользу русского в его революционной публицистике в 1907 году.
513
Лондонский съезд Российской социал-демократической рабочей партии (Записки делегата), в: Сталин.