В том же сентябре 1911 года, когда Джугашвили был снова арестован в Петербурге, дальше к югу, в киевском оперном театре, во время исполнения «Сказки о царе Салтане» Николая Римского-Корсакова, Столыпин был убит Мордехаем (Дмитрием) Богровым, 24-летним адвокатом и анархистом-террористом, состоявшим на содержании у охранки. Главный политик России, к тому времени оказавшийся почти в изоляции и окруженный слухами о его неминуемом переводе на Кавказ или в Сибирь, вместе с императорской семьей отправился на юг, на открытие памятника Александру II[557]. Столыпин опять получил предупреждения о замышлявшихся против него заговорах, но все равно отбыл из столицы, не взяв ни телохранителей, услугами которых он никогда не пользовался, ни хотя бы пуленепробиваемого жилета (какими они были в то время). Как писал Николай II матери, во время второго антракта «Мы едва вышли из ложи, как услышали два звука, как будто бы что-то упало. Я подумал, что кому-то на голову уронили театральный бинокль, и поспешил обратно в ложу, чтобы посмотреть, в чем дело». Бросив взгляд вниз в оркестр, Николай II увидел своего премьер-министра, стоявшего в окровавленном мундире; Столыпин при виде царя поднял руку, призывая того скрыться, а затем перекрестился. Через несколько дней он умер в больнице. Это было восемнадцатое покушение на жизнь Столыпина. Его убийца, Богров, был приговорен к смерти и повешен в тюремной камере через десять дней после покушения. Как стало известно общественности, коллеги-террористы Богрова подозревали его в сотрудничестве с полицией, а в театр он проник по полицейскому пропуску, полученному им всего за час до представления. Эти обстоятельства породили спекуляции на тему того, что консервативный премьер-министр пал жертвой ненавидевших его российских ультраправых, наконец расправившихся с ним при содействии охранки. Эта оставшаяся недоказанной, но получившая широкое хождение версия свидетельствовала о том, что премьер-министр так и не сумел подвести консервативную политическую основу под самодержавный режим. Еще до убийства Столыпина он был политически уничтожен теми самыми людьми, которых он пытался спасти[558].
Одновременно с тем, как в отсутствие Столыпина несостоятельность царского правительства быстро нарастала, а русские правые, так и не примирившиеся с «конституционной монархией», продолжали осуждать ее, Коба Джугашвили в декабре 1911 года вновь отправился в ссылку[559]. Он снова очутился в далекой Вологде. Но грузинский революционер неожиданно оказался вознесен на самую вершину российского большевизма (каким бы тот ни был в тот момент) благодаря очередной внутрипартийной интриге. В январе 1912 года большевики провели в Праге малолюдную партийную конференцию — даже не съезд, — на которой 18 из 20 делегатов принадлежали к фракции Ленина; помимо двух меньшевиков, большая часть небольшевистской фракции социал-демократов не пожелала участвовать в конференции. На том сомнительном основании, что старый центральный комитет партии «прекратил работать», конференция присвоила себе полномочия съезда и назначила новый центральный комитет (состоявший только из большевиков)[560]. По сути большевистская фракция формально заявила претензию на то, что только она одна и является Российской социал-демократической рабочей партией. Сразу же после этого, на первом пленуме нового центрального комитета, Ленин решил заочно кооптировать Джугашвили (пребывавшего в вологодской ссылке) в состав ЦК. Кроме того, на пражской конференции было учреждено «Русское бюро» ЦК (для тех, кто находился на российской территории), на создании которого настаивал Сталин и в которое он теперь попал. Таким образом Сталин вошел в число 12 человек, стоявших во главе большевистской партии, трое из которых (включая его самого) были родом с Кавказа[561]. Мотивы, которыми руководствовался Ленин, продвигая Сталина, слабо отражены в документах. С учетом разных мест пребывания (Ленин жил в изгнании в Западной Европе, Сталин — в ссылке на востоке России) они почти не виделись друг с другом за шесть с чем-то лет, прошедших с момента их первой встречи в декабре 1905 года. Но большевистское руководство в изгнании хотело кооптировать Сталина в центральный комитет уже в 1910 году, когда Сталин находился в бакинском подполье. Тогда по какой-то причине до этого дело не дошло. В 1911 году Григорий Уратадзе, грузинский меньшевик, когда-то сидевший в тюрьме вместе с Джугашвили, насплетничал Ленину о нелегальных экспроприациях, проводившихся Джугашвили, и его мнимом исключении из бакинской организации. «Это ничего, — якобы заявил Ленин. — Мне как раз такие нужны!»[562]. Если Ленин действительно сказал это, то он ценил готовность Сталина не останавливаться почти ни перед чем ради дела революции. Включение в состав ЦК стало грандиозным прорывом в жизни Сталина, позволившим ему встать в ряды таких, как Зиновьев, который тенью следовал за Лениным в женевском изгнании, и как сам Ленин.
557
Хью О’Бэйрн, давний служащий британского посольства в Петербурге, в июне 1911 г. сообщал в Лондон, что Столыпин «подавлен», а его положение «непрочно»: Neilson,
558
Pipes,
560
VI (Пражская) Всероссийская конференция РСДРП. О том, стала ли Прага в 1912 г. местом рождения отдельной большевистской партии, см.: Lars Lih, «1912.»
561
В число выбранных в состав ЦК в Праге входили Ленин, Зиновьев, Малиновский (агент охранки), Филипп Голощекин, Д. Шварцман и двое кавказских коллег Сталина, грузин Орджоникидзе и армянин Сурен Спандарян; кооптированы были Сталин и Иван Белостоцкий, к которым чуть позже прибавились Григорий Петровский и Яков Свердлов.